Читать книгу "Самвел - Раффи"

– Но ум злодея! – негодующе воскликнул Самвел.

Отец с изумлением и в то же время гневно посмотрел на него. Самвел почувствовал, что вышел за пределы осторожности. Отец тоже понял свою ошибку. Жена писала ему: «Будь осторожен с Самвелом…» А он сверх меры разоткровенничался перед сыном. С этого момента между отцом и сыном установились какие-то фальшивые отношения.

В течение всей бессонной ночи разгоряченное воображение отца было занято приятными мечтами о том, как устроить будущность дорогого сына. Он несколько раз в нетерпении выходил из своего шатра и с фонарем в руке подходил к палатке Самвела. Ему хотелось поглядеть на спящего сына, полюбоваться им. Но все же он не решался нарушить его сон. Всю ночь князь думал о сыне и радовался: какие счастливые надежды подавал этот прекрасный, одаренный молодой человек! Он обладал всем, что могло целиком удовлетворить желание отца. Всю ночь князь грезил о той блестящей будущности, которая ожидала Самвела. В нем он уже видел героя и властителя. Он станет украшением персидского двора и славой Армении. Но вдруг князя ужаснула мысль о том, что сын не разделяет его заветных желаний. Неужели то, что делает или будет делать отец, может быть не по душе сыну? Князь боялся требовать объяснений; боялся вмиг лишиться тех радостных надежд, которые теплились в его душе. Одно слово отказа могло уничтожить все. Он оказался в том тяжелом состоянии, в каком бывает человек, ожидающий известий о сыне, находящемся при смерти. Получив письмо; человек не осмеливается его вскрыть. В письме либо добрая весть о выздоровлении, либо печальное известие о смерти. А вдруг как раз случилось последнее! Точно так же князь боялся узнать, что происходит в сердце Самвела. А что, если сын сам начнет разговор? Князь избегал этого, предпочитая хотя бы временно упиваться своими сладостными надеждами.

Он любил сына, любил со всей теплотой отеческого сердца. Но любовь эта была столь же эгоистична, сколь себялюбивы были его мечты относительно Самвела. Он смотрел на него не как на свободного, самостоятельного человека, а как на удобное средство, с помощью которого он мог прославиться сам. Если бы сын достиг высших должностей, если бы он стал блистать в высших: кругах, то весь этот блеск относился бы также и к нему, как к отцу Самвела. Если во время ристания коню присуждается приз, то ведь приз получает хозяин, а не конь. Так себялюбиво смотрел князь и на сына. Такой взгляд установился у него по традиции, унаследованной им от знатных предков. Ведь и сам он когда-то ублажал своего отца, значит и Самвел должен ублажать его. Сопротивление сына лишило бы князя всех тех радостей, которыми он предполагал насладиться в будущем. По этой причине он остерегался возражений сына и всеми силами избегал противодействия, выжидая, что обстоятельства разъяснят ему сомнения.

Последнее замечание Самвела о Меружане было очень резким, но отец, как бы не придав ему значения, обратился к сыну:

– Тебе следует повидаться с дядей, Самвел, и передать ему привет от матери. Он будет очень рад увидеть тебя, ведь он тебя любит. Утром уже он не раз присылал сюда справиться о твоем здоровье, но ты еще спал.

– Значит, он знает, что я приехал? – спросил Самвел.

– Знает и приглашает тебя сегодня к обеду. Там соберутся персидские военачальники. Тебе надо познакомиться с ними.

Вдали проехал Меружан.

– Я готов хоть сейчас отправиться к дяде, но он, кажется, занят…

– Да, он выехал осмотреть стан… сделать некоторые распоряжения… На этих днях мы отсюда уходим.

– А меня не пригласил Меружан? – вмешался в разговор юный Артавазд.

– Конечно, милый, и ты приглашен. Как же можно без тебя! – сказал князь. – И ты будешь на обеде, и Арбак. Мы отправимся все вместе.

– Не стану я есть его хлеб! – отрезал упрямый старик отворачиваясь. Князь рассмеялся.

Самвел заметил, что их присутствие мешало отцу. В это утреннее время в палатку то и дело входили люди по разным делам, и князь, как высшее должностное лицо, обязан был давать им поручения и распоряжения. Поэтому после окончания завтрака Самвел немедленно встал и хотел было выйти из шатра.

– Тебе будет скучно до обеда сидеть в палатке, Самвел, – сказал ему отец. – Если хочешь, я прикажу, оседлать лошадей: поезжайте прогуляться по берегам Аракса. Погода прохладная; там есть красивые места.

– Благодарю, дорогой отец, – ответил Самвел. – Я еще утомлен с дороги, пойду немного посплю.

Придя в палатку, Самвел в изнеможении бросился в кресло и склонил на подушку отяжелевшую голову. Бледное лицо его было обращено к страшному стану, и грустные глаза устремлены вдаль. Он еще не забыл, да и не мог забыть, с каким одобрением отец рассказывал о злодействах Меружана, участником которых он был сам. Сомнений больше не было. Сколько, ни думал Самвел, он никак не мог найти оправдания ни для отца, ни для дяди. Оба в его глазах являлись преступниками, достойными смерти. А ведь он любил отца, любил и дядю! Он с радостью пожертвовал бы своею жизнью и всем самым дорогим, если бы они оба отказались, от своих преступных целей. А что если они останутся при своих заблуждениях? Эта мысль ужасно терзала его душу. Сын думал об отце то же, что и отец о сыне: оба они считали друг друга погибшими, оба они считали друг, друга заблудшими. Отец искал подходящего повода для объяснений с сыном, чтобы сообщить ему о своих горячих желаниях. Сын также искал подходящего случая, чтобы поговорить с отцом и излить перед ним все свои горести. Он спешил сделать это, пока лагерь не снялся с места, пока войско не направилось в Персию. Если бы он отсрочил свое намерение и войска перешли через Аракс, то все надежды могли бы рухнуть.

Арбак сидел тут же и молча наблюдал за Самвелом. Бедный старик отлично понимал тяжелое горе несчастного молодого человека, видел как он страдает и не находил слов для утешения.

Тем временем юный Артавазд стоял у входа в палатку, не зная, чем занять себя. Беспокойный, бодрый и нетерпеливый, охваченный безудержным любопытством молодости, он хотел бы птицей облететь в несколько секунд весь стан, чтобы все увидеть, все разузнать. Но такое любопытство могло показаться неприличным и даже подозрительным.

Это соображение удерживало его.

Но даже стоя у палатки, он видел много интересного. В этом стане не было того обычного радостного и непринужденного оживления, какое всегда бывает в военном лагере, когда внутренняя жизнь его сливается с бытом населения, когда крестьянская девушка, деревенская женщина, доверчиво и свободно приносят туда для продажи лучшие плоды своих садов, крестьянин – лучшие продукты своего хозяйства, а горожанин раскладывает разнообразные предметы своей торговли. Стан в таких случаях принимает вид оживленного праздничного базара. Собирается любопытная толпа, чтобы послушать военную музыку. Ничего подобного здесь не было. Этот стан, как всеуничтожающее тлетворное чудовище, превратил все вокруг себя в пустыню и сам жил в пустоте. Никто к нему не приближался, все избегали его. Он кормился теми хищениями, которые производил своей жадной рукой в окрестностях. Он разбогател на бесчисленных грабежах, которые, как разбойник, совершал в разрушенных им городах.