Читать книгу "Попугаи с площади Ареццо - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

— Ты серьезно?

— Ну хочешь, я объясню? С меня требуют четыре…

Захарий положил ему руку на плечо:

— Слушай, Дэдэ, давай-ка поговорим по-мужски, чтобы все было ясно раз и навсегда: знакомы мы или нет, помогать я тебе не стану. Скажу проще: и никому не стану. Через несколько дней я буду уже не я, а премьер-министр. Честный и с безупречной репутацией.

— Красиво говоришь…

— Дэдэ, ты сам говорил, что политика — гиблое дело.

— Согласен, а все-таки…

— Это мое последнее слово, я от него не отступлю. Зато я и дальше буду ходить в твои заведения и буду платить, не торгуясь, потому что у тебя очень славные девочки. Вот и все, что я могу тебе пообещать.

У склонного к сентиментальности Дэдэ на глазах показались слезы, и он, внезапно захлебнувшись от восторга, промямлил:

— А ты все-таки крутой мужик, Захарий.

Дэдэ схватил его за руку и потряс ее. Он благодарил экономиста горячей, чем если бы тот ему помог. Сам он был изрядный мошенник, король аферистов, тот еще тертый калач, и образ неподкупного политика вызывал у него восхищение: ему показалось, что он пожал руку чуть ли не царю Соломону.

Отходя от него, Захарий улыбнулся, думая, что, если ему предстоит идти на выборы, как минимум голос самого известного в Бельгии сутенера уже у него в кармане.

Он поприветствовал своего соседа, вдовца Франсуа-Максима де Кувиньи, на лице которого застыла вымученная улыбка, перекинулся с ним несколькими словами по поводу рекапитализации банков, а потом перешел к следующей группе.

Он окинул взглядом собравшихся: ему было интересно, проманкировал ли в очередной раз приглашением в гости его знаменитый сосед, писатель Батист Монье. Скромность этого человека, его отказ от участия в общественной жизни поражали Захария. Почему этот романист, известный во всем мире, торчит у себя в четырех стенах? Какой интерес ни с кем не общаться? А хуже всего, что вот пройдет несколько десятилетий — и все забудут Захария Бидермана и нынешних политиков, но по-прежнему будут читать Батиста Монье, который будет считаться правдивым летописцем событий своей эпохи, хотя он-то как раз остается от всех событий в стороне.

Он вздохнул, и тут к нему подошел незнакомый мужчина:

— Добрый вечер, господин Бидерман. Я Сильвен Гомес.

— Мы с вами знакомы?

— Да, по «Тысяче свечей».

Захарий и глазом не моргнул при упоминании этого свин-герского клуба:

— Это моя супруга вас пригласила?

— Я позволил себе прийти. Мне нужно с вами поговорить.

— Хорошо, через пять минут я буду в вашем распоряжении.

Захарий непринужденной походкой удалился, после чего закрылся в комнате, куда гостей не приглашали, позвонил верной Сингер и посовещался с ней.

С любезной миной он вернулся в зал, где его поджидал Сильвен Гомес.

— Давайте, уважаемый, побеседуем в моем кабинете. Пойдемте со мной.

Не слишком впечатленный этим обращением Сильвен Гомес прошествовал за Бидерманом в его кабинет, окна которого выходили на площадь с попугаями. В тот вечер обычный птичий концерт перекрывался шумом торжественного приема.

Захарий Бидерман уселся за массивный стол и предоставил посетителю объяснять, зачем он пришел.

Посетитель же, удивленный, что его ни о чем не спрашивают, прокашлялся и начал:

— Вы, конечно, думаете, из-за чего же я вас беспокою?

Захарий Бидерман по-прежнему смотрел на него в упор и молчал.

— Я как-то вечером оказался в «Тысяче свечей» и по рассеянности сделал несколько кадров.

Это «по рассеянности» прозвучало неправдоподобно, учитывая, что в «Тысяче свечей» владельцы заведения многократно требовали, чтобы посетители оставляли у входа все гаджеты, которыми можно запечатлеть происходящее, впрочем во всех подобных местах соблюдалось это правило, чтобы сохранить анонимность присутствующих. Так что этот мужчина хитрил.

— У меня есть несколько ваших фото. Хотите посмотреть?

Захарий сохранял полную невозмутимость. Его собеседник настаивал и крутил свои кадры на экране мобильного телефона:

— Вы не любите воспоминаний?

— Я предпочитаю свои.

Металлический голос Захария прогремел в просторном кабинете резко и отчетливо.

Посетитель ненатурально улыбнулся:

— Подумаем, кого еще могут заинтересовать эти кадры. Может быть, вашу жену?

Захарий молчал.

— Ваших друзей по партии? Нет, скорее ваших политических противников. А их у вас немало.

Захарий с усталым видом рассматривал потолок. Посетитель, в замешательстве от его реакции, все больше злился:

— Или, может быть, прессу? Да-да, журналисты обожают такие снимки.

Захарий мирно потягивал аперитив из принесенного с собою бокала.

— Вы не очень-то спешите мне помочь! — рявкнул посетитель. — Вы должны задать мне вопрос: сколько?

Голос Захария тут же, не слишком уверенно, повторил:

— Сколько?

— Десять тысяч.

— И это все?

— На сегодня — да…

— Ну, вы меня успокоили.

Посетитель задергался, ему было не по себе. Беседа приняла неожиданный оборот.

Захарий наклонился к нему через стол:

— Я предложу вам кое-что получше. — И протянул посетителю розетку с арахисом. — Возьмите орешек.

— Что?

— Предлагаю вам орешек за ваши снимки. Чтобы не получилось, что вы сходили впустую.

Посетитель вскочил, оскорбленный, сделал несколько шагов вокруг стула, а потом, чуть подумав, злобно хихикнул:

— Вы, кажется, не подозреваете, какое цунами я могу запустить…

— Вы тоже, милейший. Продолжайте в том же духе, и завтра же утром, любезнейший Сильвен Гомес, в каждой из четырех ваших фирм: «Лафина», «Полиори», «Ле Бастон» и «Декуверт азиатик» — будут проведены налоговые проверки. Кроме того, я позволю себе связаться с моим другом господином Мейе, люксембургским министром финансов, просто чтобы проверить, что у вас нет там секретных счетов, и поверьте, он охотно окажет мне эту услугу. А потом, если я не обнаружу у вас заначки в Люксембурге, я свяжусь со знакомыми в Швейцарии, Панаме и на Каймановых островах. Жуть, сколько у человека заводится друзей, если он комиссар ЕС по антимонопольной политике, даже не потребуется становиться премьер-министром.

Испуганный Гомес побледнел:

— Но это же… шантаж!

— А кто первый начал?

Не желая признавать своего проигрыша, Гомес хорохорился:

— Вы меня не запугаете!