Читать книгу "Дочь палача и король нищих - Оливер Петч"

Магдалена решила, что не произнесет больше ни слова. И все-таки она последовала за венецианцем, который в сопровождении приземистого плотогона шагнул в соседнее помещение. Пригнувшись, она прошла под низкой аркой – и невольно отступила на шаг.

Пещера была громадной.

Факелы освещали через равные промежутки узкий коридор, который тянулся куда-то во тьму. Сама пещера, как показалось Магдалене, достигала в длину не меньше семисот шагов. На полу сверкала вода, и глубину определить не представлялось возможным. Из трещин и труб в стене в бассейн изливались большие и маленькие водопады. Всю пещеру наполнял нескончаемый плеск, и эхо его отражалось от стен и потолка. По бокам, справа и слева, располагались узкие, приподнятые над водой карнизы; на них, выстроенные правильными рядками, стояли дюжины две мешков с мукой.

– Добро пожаловать в новый дом! – перекричал Сильвио рокот. – Этот источник питает весь мир!

Он принял протянутую Иеремией кружку и кивнул на мешки.

– Спорынья будет храниться здесь до самого Рейхстага, а потом мы медленно растворим в воде полторы тонны отравы. Можно не опасаться, что вас кто-нибудь здесь обнаружит. Ведь единственный ключ находится у меня. А теперь…

Венецианец торжественно подставил кружку под маленький водопад, после чего осторожно размешал раствор и подступил к Магдалене.

– Пора начинать эксперимент. Каждый день по кружечке. И не пытайтесь отвертеться.

Магдалена попыталась отвернуться, но Иеремия, словно тисками, зажал в руках ее голову. Кружка неумолимо приближалась.

– Да, кстати… – Сильвио шептал уже над самым ухом Магдалены. – Я очень надеюсь, что не все видения ваши будут исключительно мрачными и кошмарными. Я слышал, что спорынья способна также пробуждать и желание. В таком случае дайте мне знать. Я с радостью разделю некоторые из ваших галлюцинаций.

Кружка коснулась губ Магдалены.

Фридрих Леттнер с воплями катался по полу, а шершни неустанно трудились над его лицом и туловищем. Он бился как сумасшедший, давил распухшими ладонями десятки насекомых, но на их месте тут же появлялись другие.

Куизль тем временем укрылся за алтарем, чтобы не привлечь внимание разгневанных насекомых. Прильнув к холодному камню, палач осторожно выглянул через край и взглянул на Филиппа, все это время беспомощно взиравшего на мучения брата. И только теперь он подбежал к Фридриху и попытался за рукав оттащить его от тучи шершней, при этом Леттнера самого несколько раз ужалили.

– Будь ты проклят, Куизль! – выкрикнул Филипп и замахал кацбальгером по воздуху, словно сражался с невидимым призраком. – Ты и весь твой род! Будь ты проклят навеки!

Куизль понимал, что теперь долго раздумывать нельзя. Он поднял саблю и ринулся на противника. Тот по-прежнему разгонял кружащих вокруг себя шершней и одновременно пытался вызволить брата. Леттнер недовольно покосился на палача, после чего оставил Фридриха и приготовился к бою. Шершни желто-черным облаком кружили перед его лицом и не давали сосредоточиться.

– Ты чертов сукин сын, – прошипел Филипп и взмахнул левой рукой, разгоняя гневно жужжащих насекомых. – Вот за это, Якоб, я вспорю тебе брюхо и кишки повешу на колокольне.

– Побереги обещания и дерись.

Куизль без лишних слов бросился на противника. Шершни жалили его в руки, лицо и спину, но лихорадка и боевой азарт заглушали боль. К собственному ужасу, палач осознал, что звон клинков доставляет ему удовольствие.

«Как раньше… Запах крови, крики умирающих. Это как туман, он окутывает тебя, но зрение обостряется…»

Он отчетливо видел перед собой Леттнера, но движения бывшего солдата казались необычайно замедленными. Куизль заносил саблю и обрушивал ее на противника. Тот отступал шаг за шагом, и палач впервые увидел в его глазах страх. В конце концов Леттнер прижался спиной к стене, кацбальгер и сабля скрестились на уровне груди, и лица противников застыли одно напротив другого.

– Письмо у епископа, – просипел палач. – Чего ты там навыдумывал? Решил, что я поведусь на эту чушь?

Леттнер внезапно сверкнул глазами и снова по-волчьи оскалился.

– Это правда, иначе не стоять мне здесь. – Он с трудом отодвинул от себя саблю Куизля. – Достаточно было посчитать немного. От венецианца я узнал, сколько твоей дочери лет. Двадцать четыре! А здесь, в Вайденфельде, мы побывали поздней осенью. Твоя Анна тогда визжала, но поверь мне, Якоб, визжала от удовольствия.

– Ты лжешь, ублюдок!

Ярость горьким вином вскружила Куизлю голову, вновь и вновь перед глазами всплывали слова из письма, которое Леттнер подсунул ему этой ночью в пивоварне. Одна лишь строчка, но страданий она причиняла больше, чем все перенесенные на допросе пытки.

«Поцелуй от меня Магдалену, мою дочурку… Ее мама на вкус была сладкой, как спелая слива…»

– УБЛЮДОК!

Куизль оттолкнул Леттнера, тот вскрикнул от неожиданности и катнулся вдоль стены. Но таким образом он оказался вне досягаемости палача. Филипп сделал глубокий вдох и, широко расставив ноги, приготовился к продолжению схватки. Он пренебрежительно сплюнул и рассек воздух кацбальгером; брат его по-прежнему с воплями катался по полу.

– Я, может, и ублюдок, – прошептал Леттнер. – Но не лгун. Я отымел твою Анну-Марию, как племенной бык – телку. И что я теперь узнаю? Сразу после нашего свидания милая Аннушка оказывается беременной. Вот так совпадение! – Он облизнул губы и хихикнул. – Да ты взгляни на свою дочь, Якоб! Почему бы ей не быть от меня? Нежный взгляд, упрямые, вечно растрепанные волосы, полные губы… От тебя в ней вообще ничего нет, не заметил?

– Она пошла в мать, – выдавил Куизль, но сомнения уже пустили корни в душе палача.

Анна-Мария никогда не упоминала названия родной деревни; может, поэтому он его и забыл напрочь. Он знал, что там ей пришлось пережить нечто скверное. Но вот насколько все это было скверным и что именно там произошло – об этом она никогда не говорила.

«На вкус она была сладкой, как спелая слива…»

Перед глазами у Якоба поплыли красные круги.

«Не позволяй ему разозлить себя, – думал он. – Он хочет лишь, чтобы я перестал контролировать себя… Но почему тогда Анна был такой молчаливой? И ее грустный взгляд, когда я напевал дочери перед сном… Не позволяй ему разозлить себя…»

– Она моя дочь, – монотонно шептал палач. – Моя дочь, моя…

– Быть может, ты и прав, – перебил его Леттнер. – Может, она и не от меня вовсе. А может, и наоборот. – Он хохотнул. – А знаешь, что самое смешное? Тогда, в купальне, я едва не сжег ее вместе с лекарем, при этом просто хотел замести следы. Когда я услышал, что кто-то пришел, то спрятался на чердаке, а потом спустился, чтобы выкурить ублюдков из колодца. Богом клянусь, я и не знал, что это Магдалена! Но когда на следующее утро венецианец мне все рассказал, я, честное слово, почувствовал себя дурно.