Читать книгу "72 метра. Книга прозы - Александр Покровский"

— Может, всплывем. А может, и не всплывем, только воздух истратим. Лодка тяжелая. Как минимум пять отсеков затоплены. И корма, скорее всего, вся с водой. Двери-то наверняка посрывало. И потом, кто знает, может, мы по самую маковку в иле сидим и все шпигаты забиты.

— Да. Клуб «У семи залуп». Если забиты, не очень-то продуешься. Рисковать не будем. Нам воздуха хватит, и при пяти атмосферах углекислота не скоро накопится. Можно двое суток спокойненько дышать в тряпочку. Утихнет шторм, готовим аппарат, выпускаем буй-вьюшку — и пошли партиями наверх. Там поддуем гидрокостюмы, чтоб на воде лежать, как на подушке, и не спеша, безо всякого переохлаждения, до берега. Там — аппараты в кучу, чтоб ясно было, где лодочку искать, и тихой сапой до ближайшего поста наблюдения и связи. Ну, как мой план?

— Нормально. Нам бы еще бабу сюда.

— Чтоб она от страха гадила по углам. Ладно, Саня, спи. Надо проспаться.

…звезды. Где-то там наверху обязательно должны быть звезды. Какие они? В детстве бывали такие огромные звезды. Большая Медведица и Малая… А я никак не мог понять, почему этот ковш называют медведицей. Правда, я это и сейчас не очень-то понимаю…

Со звездами хорошо. Спокойно как-то.

Надо поспать. Попадаешь в сон, как муха в сироп. Сначала увязают руки, потом не чувствуешь ног, а щеки становятся теплыми, а потом и горячими-горячими, особенно если зарыться носом в водолазный свитер. Он из верблюжьей шерсти, и в нем сразу согревается нос; потом сопенье, и через мгновение кажется, что ты в классе у доски решаешь задачу, и тебе было бы не по себе оттого, что ты не знаешь ее решения, если б ты вовремя не догадался, что это уже сон и теперь можно без страха следить за тем, как тебе не удается с ней справиться. И ты даешь сну эту возможность тебя напугать, а сам хитренько за всем наблюдаешь. Исподтишка.

…что там с моей девочкой-татарочкой? Да-да-да, мы целовались. В первом классе это совсем не вкусно.

Не то что после…

…Что-то мы должны сделать. Что? Ах да, надо исправить дыхательный аппарат.

Ну, этим у нас займется Витенька. Он же уникум. Он что-нибудь придумает. Ему теперь положено все-все придумывать. И это навсегда. Он теперь наш командир. А командиры все уникумы. Они должны придумывать. А вот мне можно этим дерьмом не заниматься. И как это здорово не думать, перепоручить выбор другому. Можно спать и вздрагивать по ночам просто так. Не оттого, что ты что-то там позабыл, а просто — взял и вздрогнул всем телом, и тебя как встряхнуло с головы до пят, и ты проснулся и сейчас же опять нырнул в сон, с удовольствием вспомнив, что ты теперь не командир.

Господи, я же только что спал, и мне снилось, что у меня болит рука. Да. Точно. У меня болела рука. Или она болела не в этом сне? Это самый крепкий сон, когда во сне болит рука. А однажды мне приснилось, что я заперт в отсеке и мне нужно выйти, но для этого нужно повернуть кремальеру, а схватить ее руками не получается, потому что пальцы не выдерживают нагрузки и сами разжимаются, и тогда я изловчился и подсунул предплечья, у локтей, они же выдерживают страшные нагрузки, и я присел, откинулся назад и начал медленно, чтоб не порвать сухожилия, вставать ногами, подрабатывая спиной, и сначала ничего не получалось, а потом она поддалась и пошла вверх, и дверь со скрипом отвалила в сторону…

Буду просыпаться через каждые двадцать минут и вертеть башкой.

Это очень важно — вертеть башкой.

Повертелся и устроился поудобней. Осмотрел отсек, проверил, есть ли вахтенный, следит ли он за уровнем воды в отсеке. Вахтенный все время должен следить за уровнем… воды… вахтенный должен… он все время должен… а вот мне главное — не спать слишком глубоко, лучше где-нибудь у поверхности, а то можно проснуться и не понять, где ты. И испугаться. Сейчас самое время испугаться.

Эй, приятель! Я о тебе совсем позабыл. Я тебя позабросил. Ты уже научился держать в руках земной шарик? Он такой маленький, этот шарик. Там еще есть такое место. Его называют «Мировой океан». А в нем есть еще одно местечко, такая незначительная точка недалеко от берега — ты сейчас будешь смеяться — и там, в этой точке, на дне лежит некая железная штуковина, и уже в этой штуковине, в носовом отсеке, спят двенадцать придурков, у которых — надо же такому случиться — только одиннадцать исправных дыхательных аппаратов, и они сейчас придумают, что им делать с двенадцатым — нет-нет, не аппаратом, а человеком — и выберутся отсюда к совершенно безобразной мамочке. А может, ты нас отсюда достанешь, а? Тебе ведь ничего не стоит. Ты вон какой большой-огромный. Протянул руку и достал нас, визжащих от удовольствия. Смотри только лодку не переломи. Ха-ха… по-моему, я пьян. Можно же опьянеть от того, что тебе тепло и ты боишься уснуть, потому что можешь проснуться и испугаться, потому что во сне можно забыть, где ты и что ты и сколько тебе осталось… спать, конечно… да-да-да… А тот, двенадцатый неисправный аппарат, — мой. Это я сразу понял. Почувствовал. Шкуркой. Потому что у меня очень высокий коэффициент ОЧДПЖ — обостренного чувства долго поротой «ж». И я все чувствую.

Витька будет предлагать мне поменяться, а я откажусь и буду всплывать с неисправным аппаратом.

Кстати, а что там может быть неисправно? Редукторы? Дыхательный автомат? Если редукторы — получим баротравму легких, если автомат — из дыхательного мешка будет уходитъ воздух. Второе переживем, первое нет.

А если не восстанавливать аппарат?

Если не восстановим аппарат, нужно будет принести исправный с поверхности. Двое всплывают, потом один с другого снимает аппарат и бегом по веревочке назад в лодку. Один из этих двоих Петров, конечно. Он-то и принесет мне исправный аппарат, когда им уже попользуются. Теперь самое время подумать о женщинах. О том, что мы с ними будем делать, когда все это кончится. О-о-о… женщины, когда все это закончится, мы вас будем любить. Страстно. Безудержно. Ночи напролет. Вот это будет скачка.

Да. В торпедный аппарат пойдут первые трое. Они станут неуклюжими, как только наденут гидрокостюмы и дыхательные аппараты, которые на шее — совершеннейшее ярмо и тянут голову к промежности.

Они полезут в длинную трубу торпедного аппарата, и самый первый из них головой будет толкать буй-вьюшку.

Они поползут к носовой крышке осторожно, чтоб не повредить дыхательный автомат на загривке, а потом они остановятся и стуком подадут сигнал.

Им пустят забортную воду. Конечно, можно выходить и по-сухому, подняв давление до забортного сжатым воздухом, но у нас принято экономить воздух, и поэтому к ним в аппарат хлынет забортная вода.

А потом уравновесят давление, откроют переднюю крышку, и они выйдут в океан.

Буй-вьюшка всплывет, разматывая трос. На нем, как уже говорилось, навязаны мусинги. На каждом нужно будет останавливаться для декомпрессии.

И считать время по ударам сердца.

Как только выйдут первые, передняя крышка закроется из отсека, давление стравится, а вода сольется в трюм. За первыми пойдут следующие. С кем-нибудь обязательно начнется истерика, которая прервется энергичными ударами по лицу.