Читать книгу "Двенадцать стульев - Евгений Петров"

«Скрябин» пришел под звуки оркестра в начале июля. Друзья встретили его, прячась за ящики на пристани. Перед разгрузкой на пароходе состоялся последний тираж. Разыграли крупные выигрыши.

Стульев пришлось ждать часа четыре. Сначала с парохода повалили колумбовцы и тиражные служащие. Среди них выделялось сияющее лицо Персицкого.

Сидя в засаде, концессионеры слышали его крики:

– Да! Моментально еду в Москву! Телеграмму уже послал! И знаете какую? «Ликую с вами». Пусть догадываются!

Потом Персицкий сел в прокатный автомобиль, предварительно осмотрев его со всех сторон и пощупав радиатор, и уехал, провожаемый почему-то криками «Ура!».

После того, как с парохода был выгружен гидравлический пресс, стали выносить колумбовское вещественное оформление. Стулья вынесли, когда уже стемнело. Колумбовцы погрузились в пять пароконных фургонов и, весело крича, покатили прямо на вокзал.

– Кажется, в Сталинграде они играть не будут, – сказал Ипполит Матвеевич.

Это озадачило Остапа.

– Придется ехать, – решил он, – а на какие деньги ехать? Впрочем, идем на вокзал, а там будет видно.

На вокзале выяснилось, что театр едет в Пятигорск через Ростов – Минеральные Воды. Денег у концессионеров хватало только на один билет.

– Вы умеете ездить зайцем? – спросил Остап Воробьянинова.

– Я попробую, – робко сказал Ипполит Матвеевич.

– Черт с вами! Лучше уж не пробуйте! Прощаю вам еще раз. Так и быть – зайцем поеду я.

Для Ипполита Матвеевича был куплен билет в бесплацкартном жестком вагоне, в котором бывший предводитель и прибыл на уставленную олеандрами в зеленых кадках станцию «Минеральные воды» Северо-Кавказских железных дорог. Воробьянинов ступил на каменистую платформу станции и, стараясь не попадаться на глаза выгружавшимся из поезда колумбовцам, стал искать Остапа.

Давно уже театр уехал в Пятигорск, разместясь в новеньких дачных вагончиках, а Остапа все не было. Он приехал только вечером и нашел Воробьянинова в полном расстройстве.

– Где вы были? – простонал предводитель. – Я так измучился.

– Это вы-то измучились, разъезжая с билетом в кармане? А я, значит, не измучился? Это не меня, следовательно, согнали с буферов вашего поезда в Тихорецкой? Это, значит, не я сидел там три часа, как дурак, ожидая товарного поезда с пустыми нарзанными бутылками? Вы – свинья, гражданин предводитель! Где театр?

– В Пятигорске.

– Едем! Я кое-что накропал по дороге. Чистый доход выражается в трех рублях. Это, конечно, немного, но на первое обзаведение нарзаном и железнодорожными билетами хватит.

Дачный поезд, бренча, как телега, в пятьдесят минут дотащил путешественников до Пятигорска. Мимо Змейки и Бештау концессионеры прибыли к подножию Машука.

Глава XXXIX Вид на малахитовую лужу

Был воскресный вечер. Все было чисто и умыто. Даже Машук, поросший кустами и рощицами, казалось, был тщательно расчесан и струил запах горного вежеталя.

Белые штаны самого разнообразного свойства мелькали по игрушечному перрону: штаны из рогожки, чертовой кожи, коломянки,[465]парусины и нежной фланели. Здесь ходили в сандалиях и рубашечках «апаш».[466]Концессионеры в тяжелых грязных сапожищах, тяжелых пыльных брюках, горячих жилетах и раскаленных пиджаках чувствовали себя чужими. Среди всего многообразия веселеньких ситчиков, которыми щеголяли курортные девицы, самым светлейшим и самым элегантным был костюм начальницы станции. На удивление всем приезжим, начальником станции была женщина. Рыжие кудри вырывались из-под красной фуражки с двумя серебряными галунами на околыше. Она носила белый форменный китель и белую юбку.

Налюбовавшись начальницей, прочитав свеженаклеенную афишу о гастролях в Пятигорске театра Колумба и выпив два пятикопеечных стакана нарзану, путешественники проникли в город на трамвае линии «Вокзал – Цветник». За вход в «Цветник» с них взяли десять копеек.

В «Цветнике» было много музыки, много веселых людей и очень мало цветов. В белой раковине симфонический оркестр исполнял «Пляску комаров». В Лермонтовской галерее продавали нарзан. Нарзаном торговали в киосках и в разнос.

Никому не было дела до двух грязных искателей бриллиантов.

– Эх, Киса, – сказал Остап, – мы чужие на этом празднике жизни.[467]

Первую ночь на курорте концессионеры провели у нарзанного источника.

Только здесь, в Пятигорске, когда театр Колумба ставил третий раз перед изумленными горожанами свою «Женитьбу», компаньоны поняли всю трудность погони за сокровищами. Проникнуть в театр, как они предполагали, было невозможно. За кулисами ночевали Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд, марочная диета которых не позволяла им жить в гостинице. Так проходили дни, и друзья выбивались из сил, ночуя у места дуэли Лермонтова и прокармливаясь переноской багажа туристов-середнячков.

На шестой день Остапу удалось свести знакомство с монтером Мечниковым, заведующим гидропрессом. К этому времени Мечников, из-за отсутствия денег каждодневно похмелявшийся нарзаном из источника, пришел в ужасное состояние и, по наблюдению Остапа, продавал на рынке кое-какие предметы из театрального реквизита. Окончательная договоренность была достигнута на утреннем возлиянии у источника. Монтер Мечников называл Остапа дусей и соглашался.

– Можно, – говорил он, – это всегда можно, дуся. С нашим удовольствием, дуся.

Остап сразу же понял, что монтер великий дока.

Договорные стороны заглядывали друг другу в глаза, обнимались, хлопали друг друга по спине и вежливо смеялись.

– Ну! – сказал Остап. – За все дело десятку!

– Дуся? – удивился монтер. – Вы меня озлобляете. Я человек, измученный нарзаном.

– Сколько же вы хотели?

– Положите полста. Ведь имущество-то казенное. Я человек измученный.

– Хорошо! Берите двадцать! Согласны? Ну, по глазам вижу, что согласны.

– Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон.

– Хорошо излагает, собака,[468]– шепнул Остап на ухо Ипполиту Матвеевичу. – Учитесь.

– Когда же вы стулья принесете?

– Стулья против денег.

– Это можно, – сказал Остап, не думая.

– Деньги вперед, – заявил монтер, – утром деньги вечером стулья, или вечером деньги, а на другой день утром – стулья.