Читать книгу "Источник счастья. Misterium tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Полина Дашкова"

– Вот, я говорила, что господин Зубов вернется именно этимпоездом, а вы не хотели идти! – заявила Герда, когда Иван Анатольевич вышел извагона.

– Как не хотел? Это как раз была моя идея, – возразилДанилов.

– Ваша идея заключалась в том, чтобы отправиться на пляж исидеть там, страдать в одиночестве.

– Герда, я даже не желаю обсуждать эту глупую, наглуюклевету. Я первый предложил вам пойти на вокзал.

– Что?! Да вы о вокзале не заикнулись! Вы носились по дому,как майский шмель, жужжали, чтобы я сию минуту ложилась спать. Уверяли меня,будто совершенно не волнуетесь за господина Зубова.

– А вы волновались? – Ивану Анатольевичу с трудом удалосьвклиниться в этот бурный диалог.

– Честно говоря, да. Волновался, – сказал Данилов.

– Мы ждали вас к ужину, – сообщила Герда, – я заранее должнапредупредить, что на ужин вам предстоит съесть подошву.

– Пиццу «Четыре сыра» из лучшего итальянского ресторана, –тихо пояснил Данилов.

– Да. Я не успела купить еды, зато раздобыла весьма важныесведения.

Остаток пути Герда пересказывала свой разговор сполубезумным стариком Клаусом, смотрителем несуществующего музея. По выражениюлица Данилова было ясно, что он слышит это уже не во второй, а в третий иличетвертый раз. Он нарочно отстал от них.

– Ну как? Что вы об этом думаете? – спросила Герда, когдаподошли к дому. – Микки весь день просидел за компьютером, копался в старыхблокнотах и не желает ничего мне объяснить. Надеюсь, вам он объяснит. А япослушаю.

– Герда, вы действовали как профессиональный следователь, –сказал Зубов, – у меня просто нет слов. Но вы уверены, что старик Клаус сможетповторить свои показания в полиции?

– Разумеется, нет! Вы разве не поняли? Он слегка не в своемуме. Здесь все считают его сумасшедшим. Даже если я сумею уговорить его пойти вполицию, никто ему не поверит.

– Вероятно, проблемы с головой у Клауса начались еще вдетстве, – сказал Данилов, поднимаясь на крыльцо.

– Ничего подобного! – Герда открыла дверь, сначала снялакуртку с Данилова, повесила на плечики, потом разделась сама. – Клаус былнормальный до смерти Марты, его жены.

Они опять стали спорить. Зубов поднялся наверх. Ему хотелосьпринять горячий душ и переодеться. Казалось, свитер, джинсы, футболка насквозь провонялиформалином. Он боялся взглянуть в большое зеркало. Вдруг опять там возникнетрыжий призрак?

«Ерунда. Это все у меня в голове. Это стресс. Я справлюсь. Яжив. Я теперь точно знаю, что Соня жива. И никакой пневмонии у меня не будет».

Он спустился в столовую. Герда разрезала специальнымколесиком большую дымящуюся пиццу, при этом продолжала доказывать Данилову, чтосмотритель несуществующего музея не такой сумасшедший, как все думают.

– Ну, ладно, допустим, – кивнул Данилов, – но вы представьтена минуту, что пришлось пережить семилетнему мальчику, пока он сидел подпирсом, по шею в ледяной воде, а там, наверху, убивали его дедушку.

– Кто все-таки они были, эти люди? – спросил Зубов.

– Как кто? Нацисты, – ответила Герда.

– «Аненэрбе», – уточнил Данилов.

Герда положила им по куску пиццы, после некоторыхразмышлений взяла третью тарелку и шлепнула изрядный кусок для себя. На лице еепри этом читалось глубокое отвращение.

– Придется жевать подошву. Весь день во рту ни крошки.Микки, может, вы потрудитесь объяснить мне, что такое «Аненэрбе»?

– Изначально так назывался научный институт, созданный дляизучения наследственных признаков. С тридцать пятого года он подчинялсяГиммлеру и его «Черному ордену» и превратился в академию оккультизма. Ктридцать девятому это уже была целая сеть учреждений внутри СС, пятьдесятинститутов. Руководил научно-магическим хозяйством профессор Вурст, специалистпо древним культовым текстам. Вообще изыскания в области сверхъестественногонацистской Германии обошлись недешево. Денег было вбито в эту ахинею больше,чем США потратили на атомную бомбу.

– Так, может, оно и неплохо? – осторожно заметила Герда. – Втом смысле, что от колдовства вреда все-таки меньше, чем от бомбы.

– Тонкое замечание, – шепнул Данилов по-русски.

Герда не услышала. Она увлеклась пиццей и умяла свой кусокбыстрее всех.

– А знаете, Микки, наверное, вы правы, – произнесла оназадумчиво. – Клаус мог помешаться еще в детстве. Он меня старше на десять лет.Я помню, он рассказывал, как прятался под пирсом, пугал меня, совсем маленькую,историями о призраке колдуна-чернокнижника, который живет в маяке. И сам в этоверил.

– Люди из «Аненэрбе» тоже верили, – улыбнулся Данилов, –впрочем, их интересовал не столько призрак, сколько рукописи чернокнижника.Именно их они искали, когда приплыли сюда на яхте в сентябре сорок четвертого.

– Но чернокнижник ведь правда существовал, – сказала Герда,– он жил здесь, на острове, в конце шестнадцатого века. Он был врач и художник.Некоторые его картины до сих пор висят в старой мюнхенской Пинакотеке.

– Мгм, – кивнул Данилов, – как раз ради них Софи ездила вМюнхен.

– Альфред Плут? Неужели? – Зубов так разволновался, чтопотянулся за сигаретами.

Он еще с утра оставил пачку на каминной полке.

– Так и быть, курите, – великодушно разрешила Герда иприоткрыла окно.

– Яхта принадлежала барону фон Курсту, археологу,специалисту по семиотике, – продолжал Данилов. – Никаких рукописей АльфредаПлута они не нашли, смотрителя убили просто так, от злости. Яхта Курстадавным-давно сгнила, разумеется. Сам барон скончался в конце семидесятых, вАргентине. Но я знаком с его учеником и последователем. Мне точно известно, чтоон тоже владелец яхты. Его красивое судно я имел честь видеть в портуАмстердама. Она носит гордое имя «Гаруда» и на носу изображен большойегипетский глаз. Зовут яхтсмена Эммануил Хот.

Глава двадцать третья

Москва, 1918

– Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы у меня не пропаломолоко, чтобы Миша был здоров, чтобы не болели и не страдали папа, Андрюша,няня, Ося, тетя Наташа. Господи, сохрани и помилуй раба Твоего Павла, моего мужа.Пресвятая Богородица, защити его от пули, от сабли, от тифа, холеры. И еще,прошу тебя, Матерь Божья, не дай ему разлюбить и забыть меня.

Таня молилась постоянно, почти не отдавая себе в этомотчета. Иногда ей делалось страшно оттого, что слишком много она просит. Вхраме она подавала записки о здравии, и не хватало места на бумажке, чтобыперечислить все имена.