Читать книгу "Сыч - птица ночная - Лев Пучков"

— Ну, давайте, хлопцы, — взяли бинокли, полезли вон на ту сопку, — благодушно распорядился полковник. — С нее как раз будет видно все плато через отрог. Давай.

Спустя десять минут мы с Джо достигли верхней точки лесистой сопки и принялись обозревать окрестности. Сразу за отрогом, перед входом в горловину ущелья, простиралось заросшее невысоким лиственным лесом плато, через которое пролегала изгибистая лента единственной дороги. Ровная поверхность плато позволяла легко отслеживать движение любой транспортной единицы, по габаритам превышающей «Ниву». Движение же двух «КамАЗов» мы могли рассмотреть и без бинокля.

— Не понял, — дрогнувшим голосом произнес Джо, вдосталь налюбовавшись плато и подходами к ущелью. — Или у меня со зрением что-то, или… Короче — где караван? Ты что-нибудь понимаешь?

Я молчал — сам такой. От первого отрога до горловины ущелья ехать что-то около часа. За десять минут «КамАЗы» это расстояние могли проскочить только при одном условии: если у них по мановению волшебного жезла выросли крылья, а вместо фаркопов появился реактивный двигатель. Но волшебники здесь давно повывелись — перестреляли всех в процессе многочисленных войн.

И тем не менее, факт оставался фактом: на ровном как стол плато, которое с обеих сторон окаймляли отроги, каравана не было.

Он исчез. Чудесным образом растворился в необъятных просторах ЗОНЫ…

Глава 7

— Анекдот про Петьку с Чапаем знаешь?

— Их много.

— Ну, про негров?

— Ну, давайте.

— Короче, Петьку назначили губернатором на какой-то негритянский остров. Ага. Через некоторое время Чапай приезжает к нему и видит: Петька катается на катере по лагуне, а за катером на водных лыжах ниггер рассекает…

— Негр. Просто негр. Такого слова, как «ниггер», Петька с Чапаем наверняка не знали.

— А, один хрен — негритос, короче. Рассекает. На лыжах. Василий Иваныч спрашивает: «Петька, ты что, по совместительству еще и спасателем работаешь?» А Петька отвечает: «Нет. Это я аллигатора на живца ловлю…» Ты чего не смеешься?

Я кисло улыбнулся. Не люблю полковничьи анекдоты. Он их всегда с подтекстом рассказывает. После какого-нибудь провала или перед особо мерзопакостным поручением. Философ, блин.

— Вы на что намекаете?

— Пойдешь сдаваться. — Шведов смерил меня сожалеющим взглядом. — Поработаешь живцом маленько. Увы — ничего другого на ум не приходит. А почему ты, надеюсь, понятно?

— Понятно. «Наружка» пасет именно меня.

— Вот и славненько, понятливый ты мой. Обсудим детали…

Обсуждение деталей состоялась вечером в воскресенье.

А в понедельник утром, часиков в двенадцать, я уныло брел по улице, которая вела к усадьбе профессора Вовсителье, и изо всех сил старался изображать озабоченность.

Настроение было — застрелись. Я чувствовал себя примерно так же, как приговоренный к смерти преступник, которому накануне казни удалось удрать из тюряги, а потом, под воздействием логически непогрешимых доводов босса, пришлось вернуться обратно…

В тот вторник мы так и не обнаружили внезапно исчезнувший караван. Вылезать на плато для его поисков было рискованно: наверняка где-то на ближних к ущелью отрогах сидели снабженные оптикой наблюдатели. Прокрасться по плато вплотную к ущелью можно было лишь в темное время суток. Мы терпеливо прождали до наступления темноты, а потом, вооружившись ночными приборами, часов пять гуляли пешим порядком по той самой единственной дороге, что изгибистой лентой пролегала до самой горловины. Чего искали? Ну уж не караван, естественно, — караван давно тю-тю. Искали тоннель, пещеру, ров, на худой конец — хитрую дорогу, по которой караван ушелестел на основную базу. Изыскательные работы успеха не имели. Полковник с глубокого горя сдался на мои уговоры по поводу слегка расслабиться. Оставив экипаж Барина ждать возвращение каравана, мы отбыли в Литовскую — благо до нее от плато было всего лишь шестьдесят километров, что позволяло поддерживать непрерывную радиосвязь с наблюдателями.

В Литовской гостили три дня. Я безвылазно сидел у себя дома: вкушал плотскую любовь с Татьяной и сыновнюю обожаемость со стороны своих юных подмастерьев. Видели бы вы, как меня встретили после двухнедельной разлуки! Я бьш растроган и страшно польщен.

За эти три дня Джо, которого я взял к себе на подселение, два раза ездил к наблюдателям — возил провиант и аккумуляторы к радиостанциям. Полковника, который для чего-то попросил свести его накоротке с атаманом, мы за три дня не видели ни разу: они с батькой непрерывно квасили и, судя по тому, что Шведов к финалу такого вот плотного общения слегка повеселел, о чем-то договорились.

Три дня минуло — каравана все не было. Это удивляло и настораживало. А не свернула ли коридорная группировка свою перевалочную базу в Стародубовске, посчитав этот город не совсем безопасным для такого рода деятельности? Утром четвертого дня гостевания протрезвевший полковник дал команду группе Барина сниматься, и вскоре мы возвратились в Стародубовск.

Выходные никаких изменений в оперативном плане не принесли. Мы с Джо дежурили на крыше дома дяди Васи — ждали пресловутый караван. Барин, Сало и Север отсыпались после трехсуточного бдения. Полковник сидел дома — выдумывал на трезвую голову очередной хитроумный план. Караван отсутствовал: в усадьбе Аюба было всего четверо абреков, которые вели праздный образ жизни. Наступил воскресный вечер. Полковник наконец родил свой хитроумный план и пригласил меня послушать несмешной анекдот про черного пипла, которым хрестоматийный Петька дразнил аллигаторов…

…В дом Элен я попал без особого труда. Вошел во двор, завернул за угол и, открыв окно в спортзале, проник в помещение. Минут десять ходил от окна к окну, подсматривая через тюль на улицу — никакого движения не наблюдалось, машина с «наружкой» продолжала беззаботно торчать на солидном удалении, изображая полнейшую безучастность в моей судьбе.

Пробравшись на кухню, я произвел ревизию холодильника и соорудил себе завтрак поплотнее: здоровенную яичницу с ветчиной и зеленым горошком, полбулки «Бородинского» хлеба и чай. Неторопливо позавтракал: пустой желудок негодующе урчал, протестуя против столь грубого вторжения после восемнадцатичасового голодания. А, забыл сказать — настроение мое дрянное, вполне возможно, усугублялось ввиду вот этого самого голодания и произведенной в девять утра очистительной процедуры. Это полковник так изгалялся: он запретил мне ужинать и утром заставил поставить двухлитровую клизму. Какое же может быть настроение после такого издевательства?

Употребив завтрак, я минут двадцать сидел в кресле у окна, листал подшивку «Космополитен», потягивал обнаруженный в серванте коньяк и прислушивался к своим ощущениям. Убедившись, что грубая пища усваивается нормально и эксцессов на почве пищеварительного конфликта можно не опасаться, я извлек из нагрудного кармана куртки запаянный в целлофан увесистый цилиндрик, по форме напоминающий пробку от бутылки с хорошим вином. Естественно, к виноделию сия вещица никакого отношения не имела: это был мощный радиомаяк, передающий устойчивый сигнал определенной частоты на расстояние до шести тысяч метров. Особая прелесть данного изделия заключалась в том, что он не подлежал детекции обычными средствами радиоприема. Только та частота, которую пользователь накануне выставил на своем приемнике — одна из нескольких тысяч в поддиапазоне. Попробуй подбери.