Читать книгу "Знай мое имя. Правдивая история - Шанель Миллер"

Тихим субботним вечером семнадцатого января 2015 года я находилась дома. Отец приготовил ужин, и мы вместе с младшей сестрой, приехавшей на выходные, сели за стол. С утра нужно было ехать на работу, поэтому я собиралась вскоре пойти в свою комнату. Сначала я так и решила: полежу в постели, посмотрю телевизор, почитаю — пока сестра с подругами будет на вечеринке. Но затем подумала, что это наш единственный вечер, который мы можем провести вместе, что дел у меня никаких нет, так почему бы не сходить на ту глупую вечеринку. Всего-то в десяти минутах езды от нашего дома. Побуду с сестрой, подурачусь, посмущаю ее своими танцами. По дороге я еще пошутила, что студенты, наверное, все с брекетами. А сестра смеялась над моим вязаным жакетом: будто в нем я похожа на библиотекаршу. Я знала, что буду там самой старой, и называла себя большой мамочкой. На вечеринке корчила смешные рожи, вела себя беспечно и, совершенно утратив контроль, слишком увлеклась алкоголем, не принимая в расчет, что уже не столь вынослива, как была когда-то в колледже. Следующее, что я помню, — узкая больничная кровать, пятна засохшей крови на локтях и тыльных сторонах ладоней, полоски отклеивающегося пластыря. Я почему-то подумала, что упала и меня отнесли в административное здание кампуса. Я была спокойна и только недоумевала, куда делась моя сестра. Помощник шерифа сказал, что на меня было совершено нападение. Но и тогда я осталась спокойной, уверенная, что меня с кем-то перепутали. Ведь на той вечеринке я никого не знала. Когда мне наконец разрешили пойти в уборную, я обнаружила, что под выданными мне больничными штанами нет трусов. До сих пор помню то чувство: пальцы скользят по коже, но цепляются только за тело, на котором — ничего. Я даже глянула вниз — точно ничего. Тонкий кусочек ткани — единственное, что должно было находиться между моим влагалищем и всем остальным миром, — отсутствовал. Я замерла. И внутри меня все замерло. Даже сегодня не нахожу слов, чтобы описать то свое состояние. Стараясь как-то сохранить чувство реальности, я предположила, что, должно быть, полицейские разрезали на мне трусы ножницами и взяли их в качестве улики.

Потом я долго вытаскивала из волос сосновые иглы, оцарапавшие мне всю шею. Я подумала, наверное, с деревьев нападали. Мой мозг усиленно уговаривал мой кишечник так не сжиматься. Но все мое нутро взывало о помощи. Завернувшись в одеяло, шаркая, я переходила из кабинета в кабинет, везде оставляя после себя кучки сосновых иголок. Меня попросили подписать бумагу, которая шла под шапкой «Жертва изнасилования», и тогда до меня стало доходить: действительно что-то произошло. Мою одежду забрали, и пока две медсестры замеряли линейкой и фотографировали каждый синяк и каждую ссадину на моем теле, я оставалась совершенно голой. Потом втроем мы вынимали из моих волос сучки и иглы, в шесть рук наполняя этим мусором белый бумажный пакет. Медсестры вычесывали мне волосы и, успокаивая меня, всё повторяли, что это просто флора и фауна, флора и фауна. Потом в мои задний проход и влагалище засовывали марлевые тампоны, втыкали в меня иглы, делая разные инъекции, давали какие-то таблетки. Круглый объектив «Никона» направили прямо в мою промежность. В меня залезали длинными клювообразными зажимами, а для выявления повреждений влагалище намазали холодной синей краской.

После нескольких часов этих манипуляций мне разрешили принять душ. Стоя под струями воды и рассматривая собственное тело, я решила, что такое оно мне больше не нужно. Оно пугало меня, я не знала, что в нем таилось и кто осквернил его. Мне хотелось снять свое тело, как куртку, и оставить его там, в больнице, вместе со всем остальным. В то утро мне лишь сообщили, что нашли меня за мусорными баками, что, предположительно, был половой контакт с неизвестным лицом, что необходимо повторить анализ на ВИЧ, так как не всегда результаты проявляются с первого раза. Но сейчас — сказали мне — я должна ехать домой и вернуться к своей обычной жизни. Представь, каково это — возвращаться в свой привычный мир, получив такую информацию. Меня крепко обняли, и я, выйдя из больницы, сразу попала на парковку. На мне была выданная в больнице новая одежда — широкий спортивный свитер и спортивные штаны; мои вещи все забрали, разрешив оставить только колье и ботинки.

За мной приехала сестра — с заплаканным, страдальчески искаженным лицом. Во мне немедленно сработал инстинкт защитить, утешить, унять ее боль. Я улыбнулась ей и попросила поглядеть на меня. Я здесь. Со мной все в порядке, все хорошо. Я здесь. Посмотри, какие чистые и пушистые волосы, хотя шампунь, что мне выдали, был очень странным. Успокойся и погляди на меня. Посмотри, какие забавные новые штаны и свитер — в них я похожа на учительницу физкультуры. Поехали домой. Давай придумаем что-нибудь на обед. Она не знала, что под спортивным костюмом — ссадины, прикрытые полосками пластыря; болевшее от осмотров влагалище и вымазанная непонятной темной краской вся промежность. Не знала, что на мне вообще нет нижнего белья. Я ни о чем не могла говорить. Я была слишком опустошена. Слишком напугана, слишком раздавлена. Мы поехали домой, и весь вечер младшая сестра молча прижималась ко мне.

Мой парень не знал о случившемся. На звонок он ответил сразу: «Я волновался за тебя вчера вечером, ты здорово меня напугала. Ты нормально добралась до дома?» Тут уже испугалась я. Вот тогда я и узнала, что, находясь в полной отключке, звонила ему в тот вечер и оставила невнятное голосовое сообщение. Я совершенно не помнила, что мы с ним даже успели поговорить, но я бормотала что-то невразумительное, а он, испугавшись за меня, несколько раз велел мне пойти и поискать сестру. И сейчас он снова спросил, что случилось прошлой ночью и нормально ли я добралась до дома. Я успокоила его, закончила разговор и расплакалась.

Я не чувствовала себя готовой рассказывать ни своему парню, ни родителям, что, возможно, меня изнасиловали за мусорным баком, но я не знаю — кто, когда и как. Если сказала бы им, то страх на их лицах десятикратно увеличил бы мой собственный — поэтому я предпочла притворяться, что всего этого вообще не было. Я старалась обо всем забыть, но было так тяжело, что я перестала есть, спать, разговаривать с людьми. После работы я ехала в какое-нибудь глухое место и просто кричала там. Я на самом деле не ела, не спала, ни с кем не разговаривала; отдалилась даже от самых любимых и близких. Больше недели после случившегося мне никто не звонил и ничего не сообщал о том вечере. Единственное доказательство, что это был не просто дурной сон, лежало в ящике моего шкафа — спортивные свитер и штаны.

Однажды на работе, пролистывая новости в своем телефоне, я наткнулась на статью. Из нее я впервые узнала, как меня нашли лежащую без сознания, со спутанными волосами, с перемотанным вокруг шеи колье, со спущенным лифчиком, в задранном платье. Впервые узнала, что лежала без трусов, то есть голой от пояса до ботинок, с широко раздвинутыми ногами. Узнала, что кто-то незнакомый овладел мною — возможно, с помощью постороннего предмета. Да, именно так — сидя на работе и просматривая новости — я выяснила, что тогда со мной сделали. Узнала, можно сказать, одновременно со всем остальным миром. Только тогда я поняла, откуда взялись те сосновые иглы и сучки у меня в волосах — не сыпались они ни с какого дерева. Он задрал мне платье, стащил с меня трусы и проник в меня пальцами. Я понятия не имела, кто он такой. И до сих пор я все еще не знаю этого человека. В тот день, читая про себя, я думала, что такого не могло случиться со мной, что той девушкой не могла быть я — только не я. Переварить это или принять это я была не в состоянии. Как была не в состоянии представить, что моя семья прочитает об этом в интернете. Но сама я продолжала читать. Из следующего абзаца я узнала то, чего не прощу никогда. Я прочитала, что, по его словам, мне понравилось. Мне понравилось. И снова не нахожу слов, чтобы описать то свое состояние.