Читать книгу "Последняя ставка - Тим Пауэрс"

В бутылке, которую он держал в руке, плескалось на донышке еще с дюйм нагревшегося вина, и он поднес ее к губам – и поперхнулся, и опустил голову, и заполнил бутылку извергнутой кровью. Бутылку он отбросил в сторону, и кровь, выплеснувшаяся из горлышка, высохла и рассыпалась пылью, еще не долетев до земли.

А Сьюзен с двумя оставшимися бутылками скакала, все дальше удаляясь от него в пустыню. Что бы ей не задержаться и подождать его?

Джордж Леон сквозь слезящиеся глаза Ричарда Лероя смотрел, как Крейн неуверенной походкой следовал за приплясывавшей фигурой Смерти, и рот Лероя растянулся в улыбке от удовлетворения, которое испытывал Леон.

Все проходило без осложнений. Он решил сопровождать Трамбилла в этой инициации лишь потому, что в Скотте Крейне было нечто такое, что тревожило его, пока он находился в теле Бетси Рикалвер.

Он вздохнул, вспомнив о Рикалвер, чье тело Трамбилл похоронил – нетронутым, как того потребовал Леон, – на заднем дворе дома на Ренессанс-драйв.

Он впервые увидел Бетси Рикалвер, когда ей было девятнадцать лет – во время первой игры на озере, в 1949 году. Тогда она походила на длинноногого грациозного жеребенка, пряди каштановых волос падали ей на глаза, когда она, прищурившись, рассматривала карты, ехидно улыбаясь при каждом повышении; и когда он срезал колоду для «Присвоения» и выиграл ее тело, то, кисло думая о своем испещренном шрамами бесполом пахе, пожалел, что не может сделать своей истинной Дамой ее, а не своих почетных детей.

И через двадцать лет, в 1969-м, именно здесь, в этой магически сотворенной разрушенной часовне, он последний раз увидел ту персону, которой она была.

Конечно, за это время алкоголь и дурные сны давно уже лишили ее эльфийского очарования, но и в тридцать пять она оставалась удивительно привлекательной. И она со вскинутым подбородком следовала за Дионисом-Смертью, которая, как решил Леон, приняла для нее облик ее отца, в разрушенную часовню на бесплодных землях.

Как правило, они проецировали на разрушительный лик Диониса образ кого-то из близких человека. В случае Крейна Дионис некоторое время тому назад казался высохшим образом маленького мальчика, но сейчас снова превратился в образ его покойной жены – до тех пор, пока не будут отвергнуты все образы и он не встанет перед жертвой нагой и неизбежный.

Но сейчас, как и следовало быть, Крейн все еще гнался за приманкой.

Леон оглянулся в ту сторону, откуда они пришли, на иззубренные стены, скрывавшие шоссе. Он не чувствовал там никакого человеческого присутствия, даже охранника, оставленного около машины. Наверно, парень заснул и не видел снов.

Он подумал о том, последует ли сюда за ними его настоящее тело, которому уже сравнялся девяносто один год. Леон знал, что за этой чертовой старой развалиной нужно следить получше, потому что она, как-никак, является хранилищем его, Леона, истинной ДНК. Если клонирование человеческих тел когда-нибудь станет реальностью, этот старый слабоумный бурдюк с кровью можно будет использовать для того, чтобы сделать еще одну копию его настоящего тела, у которой будут гениталии, и Леон сможет использовать их в игре и вернуть те возможности, которые имелись у него до злосчастного выстрела в 1948 году.

Леон плюнул на песок под ногами и посмотрел, как плевок мгновенно высох. Но Доктор Протечка был такой омерзительной карикатурой… И Леон позаботился о том, чтобы образцы его крови имелись в достаточном количестве в хранилищах крови по всему миру.

«Пусть старый ублюдок когда-нибудь вылезет под автобус, – думал Леон. – Я буду ни при чем; я ни в коем случае не стану убивать никого из тех, кого можно было бы назвать мною».

Леон посмотрел на Трамбилла, который, обливаясь потом, шел рядом с ним и жевал очередной стебелек сельдерея. Теперь, когда фигура Смерти предстала в своем истинном виде, толстяк вытаскивал лакомства из кармана куда чаще, чем обычно.

– Я пройду за ним по еще одному из старших арканов, – сказал Леон.

Трамбилл кивнул, продолжая жевать набитым ртом, и они вдвоем двинулись дальше.

Оззи медленно ковылял вдоль полуразрушенных стен. Он задыхался, смаргивал пот с глаз и скрежетал зубами, у него болело плечо из-за того, что нужно было постоянно держать перед собою пять развернутых веером игральных карт картинками от себя, так что всякий раз, поднимая взгляд, он видел перед собою пять улыбающихся обнаженных женщин, изображенных вместо рубашки. Он то и дело вспоминал о солдатах Макдуфа, которые, прячась за охапками свежесломанных веток, подкрадывались к замку Дунсинан, где засел Макбет.

Сделав очередную сотню шагов (ну, чуть больше или чуть меньше), он останавливался и шел «в темноту», по узенькому кружку против часовой стрелки. В это время он разгибал сведенные усталостью пальцы, перебирал колоду и вынимал из нее пять новых карт для нового щита. Набор всегда был полон противоречий, в нем могли одновременно присутствовать импотенция и половая распущенность, младенчество и старческое слабоумие или, скажем, истеричность и коварство; такие сочетания давали нулевую сумму и не выказывали присутствия человеческого разума за ними, а также некоторым образом соответствовали этому месту и служили определенным психическим камуфляжем.

Массивные серые камни стен были изъедены временем и непогодой, но в них можно было подчас разглядеть изображения, которые в то или иное давно прошедшее время были врезаны в камень так глубоко, что и до сих пор их можно было разглядеть при ярком свете как слабые царапины. Он видел угловатые солнце и луну, и письмена, похожие на схему автобусных маршрутов, где все протяженные линии пересекались под различными углами, а в одном месте нарисованная рыба пыталась вцепиться в подбрюшье оленя.

И некоторые камни, когда он прислонялся к ним, оказывались холодными, некоторые были темными, словно находились в тени, хотя на кобальтовом небе не было ни облачка, а два были пропитаны водой, напоминавшей на ощупь крепкий рассол. Разрушенный собор, или что еще это было, определенно, не целиком находился здесь – и, возможно, не принадлежал целиком ни одному времени.

Он внимательно следил за тем, чтобы даже случайно не стасовать карты: одному Богу известно, в какие могущественные древние изображения может сложиться колода и какого рода внимание это может привлечь.

Там, где стена была разрушена особенно сильно, где можно было посмотреть поверх нее, он осторожно выглядывал. Крейн и сопровождавшая его женщина так медленно забирались на насыпи и спускались с бугров длинной прерывистой траншеи, что он поспевал за ними даже своей неуверенной поступью, а толстяк и его седовласый компаньон, конечно же, приноравливали свои шаги к скорости движения Крейна.

Четыре фигуры внутри ограды остановились перед вторым дверным проемом, а Оззи, пригнувшись, наблюдал за ними через пролом, где стена доходила ему только до пояса. Толстяк выстрелил из ружья, и Оззи, мгновенно выпрямившись, нацелил сверкающее дуло револьвера, который он взял у убитого охранника, в середину спины толстяка и лишь потом понял, что тот стрелял в перекати-поле.