Читать книгу "Казанова - Елена Морозова"

Вернувшись в Дукс, Казанова совсем раскис. Смерть брата, с которым он никогда особенно не был дружен, потрясла его, как потрясает любого старика смерть близких, которые младше его по возрасту. Значит, сам он в любую минуту может покинуть земную юдоль. А несмотря на тоску, на грусть и уныние, Казанова был необычайно привязан к жизни. И помыслы его обратились к вечному. «Если душа моя существовала до меня, значит, она будет существовать и после того, как меня не станет», — размышлял он. Его стали посещать мысли о загробном мире. Каково там будет ему, его душе? Или тело и душа должны будут расстаться? Не доверяя священникам и полагая, что, будучи такими же смертными, они вряд ли больше понимают в Промысле Божьем, нежели он сам, он обсуждал эти вопросы с Сесиль Роггендорф, двадцатидвухлетней канонирской, дочерью его старинного приятеля. Они никогда не виделись, однако в письмах поверяли друг другу самые сокровенные мысли. Казанова называл девушку своей обожаемой воспитанницей, она его — своим взрослым другом. Сесиль рано потеряла родителей, жизнь обошлась с ней сурово. Их переписка с Казановой наполнена желанием поддержать друг друга, помочь словом, действие которого оба ценили очень высоко. Временами Сесиль казалось, что она любит Казанову, и не как отцовского друга, а как мужчину, как своего нежного невидимого любовника. Казанова также полагал, что любит ее не как дочь, а как возлюбленную, и между ними царит подлинная любовь, только без обладания.

Здоровье Казановы быстро ухудшалось. Он мог бы вызвать в Дукс и Сесиль, и Терезу, обе девушки немедленно приехали бы к нему. Но Соблазнитель не хотел, чтобы женщины, пусть даже самые близкие, видели, в какого немощного урода он превратился. У него выпали почти все волосы и зубы, ему было трудно ходить, и он все реже вставал с кровати, проводя большую часть времени у себя в комнате. «Я живу не хлебом насущным, а разными снадобьями», — писал он. Падение Венеции, с одной стороны, обрадовало его, ибо рухнула ненавистная ему олигархия, но, с другой стороны, крайне опечалило то, что вместе с аристократической Венецией ушел в прошлое город вечного карнавала, танцев, таинственных незнакомок под масками — иными словами, город его молодости.

Неожиданно ему вдруг остро захотелось увидеть новую, незнакомую Венецию, о чем он и написал Дзагури, с которым он также продолжал поддерживать переписку, хотя и не слишком оживленную. Друзья Казановы, те, кто были ему верны, несмотря на ставший к старости невыносимый характер, рекомендовали ему своих врачей, писали о новых средствах лечения, советовали, убеждали принять то или иное лекарство. Но болезней было слишком много. Казанова, всегда гордившийся своей физической крепостью, буквально разваливался на глазах. Сказывались многократные дурные болезни, истощившие организм, и ртутное лечение, к которому прибегал Казанова. Моральные силы давно уже покинули его. Он начал распределять свое имущество, состоявшее из мелочей: чашечки, ложечки, шкатулочки, просил заплатить долги, небольшие. Но, по мнению многих, Казанова все-таки надеялся справиться с болезнью, ибо относительно самого главного его богатства, рукописей, никаких внятных распоряжений сделано не было, в том числе и относительно рукописи «Мемуаров». Полагают, что Казанова вовсе не хотел их публиковать, ибо создавал их он прежде всего для себя, убегая от скуки провинциальной глуши и одиночества. Возможно, он все же обратился к оракулу, и тот посулил, что Казанова проживет еще сколько-то лет, поэтому он и отложил заботу о рукописях «на потом». Но 4 июня 1798 года Казанова скончался. «Я жил, как философ, и умираю, как христианин», — его последние слова прозвучали как эпитафия. Он был похоронен возле маленькой часовни Святой Варвары, и на могиле его воздвигли небольшой крест. Вскоре крест упал. Пошли слухи, что виной тому была женщина, зацепившаяся за него юбкой. Начала рождаться легенда о Казанове. Могилы его не сохранилось, зато легенда сделала его знаменитым.

Казанова умер, остались жить его «Мемуары»; судьба их оказалась столь же причудлива, сколь затейлива была судьба их автора. На титульном листе Казанова написал: «История моей жизни до 1797 года», на деле же он довел свой рассказ всего лишь до 1772 года. Есть предположение, что он описал еще десять лет своей жизни. Со времени первого издания, осуществленного в двадцатые годы прошлого столетия знаменитым издательским домом Блокгауз, «Мемуары» Казановы в извлечениях и эпизодах печатались несчетное число раз, причем часть рассказов вполне можно причислить к разряду апокрифов. Без «Мемуаров» не было бы легенды о Казанове. Как удивительно точно написал С. Цвейг: «Если бы граф Вальдштейн взял с собой доброго Джакомо в Париж или в Вену, хорошо бы его кормил и дал бы ему почуять женскую плоть, если бы в салонах ему оказывали honneurs d’esprit (честь по уму), эти веселые рассказы были бы преподнесены за шоколадом и шербетом и никогда не были бы запечатлены на бумаге». К счастью, этого не случилось.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Братья Казановы — художник Джованни Казанова

и художник-баталист Франческо Казанова.

Вид на Большой канал. А. Каналетто. 1730–1731 гг.

Парадный выход дожа. Гравюра из собрания Французской национальной библиотеки.

Лоренцо Да Понте, либреттист и авантюрист.

Кардинал де Берни. Неизвестный художник XVIII в.

Бегство Казановы из тюрьмы Пьомби. Гравюра 1788 г.

Джакомо в юности. Пастель Франческо Казановы.

Дворец дожей. Заседание Большого совета. Гравюра из собрания Французской национальной библиотеки.

Актриса Сильвия Балетти, мать Манон. Гравюра с портрета Ванлоо.

Манон Балетти, «маленькая женушка» Казановы в образе Талии. Ж. М. Наттье.

Париж в XVIII веке. Бульвар Сент-Антуан. Гравюра из собрания музея Карнавале.