Читать книгу "Жизнь спустя - Юлия Добровольская"

И, вот, – представь себе! Через два-три дня жизни на Малой Грузинской я почувствовал себя почти здоровым, работоспособным, почти «доюбилейным». Выхожу на улицу, способен пойти в парикмахерскую. Уже один раз заседал на комиссии, и способен часами сидеть за делами, которые сочатся кровью и грязью. И пишу тебе письмо, слушая Бетховена и радуясь, что могу писать одним пальцем почти по-человечески.

Несколько раз говорил по телефону с Элей, завтра она должна позвонить и мы договоримся об обеде в какой-нибудь ресторации. Она, конечно, будет непрерывно разговаривать, но ведь это все про тебя, и мне это невероятно важно и интересно. И пошлю с ней тебе это письмо и снова позавидую тому, что через несколько дней она будет в Милане.

Мне еще предстоит выработать в себе новый статут жизни. Не успел я появиться, как началось старое: желание «встретиться», приглашение на многочисленные заседания, «круглые столы» и всякие животрепещущие обсуждения. И мне это все – интересно. Интересно и нужно было тогда – в прежней жизни, в ее ритме и требованиях. А теперь я должен строго отбирать, и мне это тяжко.

Еще и потому, что часто мне хочется высказаться, выругаться, не держать внутри себя мысли и слова по поводу происходящего. И я должен пережить этот период адаптации. Ну, конечно, мне помогает Наташа, которая – дай ей волю! – не пустила бы ко мне ни одного человека. А может быть, я, отшелушившись, приду в состояние, когда попробую написать то, что написать мне хочется.

Написал в Кёльн Володьке Порудоминскому письмо, очень заскучал по нему, по тому, что он делает. Будь я… Одним словом, «будь я», то давно следовало бы к нему съездить.

В Барвихе довольно много читал. Там все богато, богата и библиотека. Не в том смысле, как об этом говорилось некогда, а в другом: она покупает все новые книги. И это, главным образом, книги воспоминательные. Написанные отчаяными мерзавцами, каждый из которых хочет отметиться в Истории. Это воспоминания шпионов, провокаторов, убийц, проституток.

Вот какой-нибудь лишенный совести журналист узнал, что какая-то баба была одной из подстилок у Берии, подкатывается к ней и появляется роскошно изданная книга под названием: «Лаврентий Павлович Берия в моей жизни». А под «жизнью» имееется ввиду несколько эпизодов, описанных в стиле гинекологического учебника. Я поражен огромным количеством прекрасно, богато изданных книг, настолько ничтожных по содержанию, что непонятно: кто же их читает? Но я думаю, что такие книги не читают, а собирают. Это есть такая старая мода: коллекционировать непотребные книги.

Я бы соврал, сказав, что в Барвихе читал только такие книги. Есть и совсем другие. Издаваемые несколькими авторами, тиражами в 100–500 экземпляров, и за счет какого-нибудь автора или его богатого приятеля. Это исторические исследования, вернее некий новый взгляд на исторические события. Некоторые – из этих книг были настолько интересны, что хотелось тебе об этом написать. Но ты убедилась, что я разучился писать рукой. И как я доволен, что могу тебе снова писать одним пальцем!

Я тебе расхвастался своей свободой передвижения. Но все же – все это в пределах одного квартала. Я мечтаю походить по книжным магазинам и найти для тебя что-нибудь интересное. Я так давно не посылал тебе ни одной книги. А ты и заказывать мне перестала, убедившись в моей неспобности. А очень хочется с Элей послать тебе не только письмецо, но и какую ни есть, книгу. Ну, может еще и приключится этакое…

В Барвихе, как и здесь, часто вспоминаю вместе с тобой и всю твою царственную свиту. Всех возрастов и национальностей.

Всем им передай мою благодарную память и любовь. Я тебя крепко обнимаю и целую, моя радость, твой ЛР

Москва, 10.7.1998

Юлик, дорогая моя душа! Так давно не писал тебе вот таких – регулярных – писем, что непривычно начать тебе отстукивать одhиm пальцем нормальное еженедельное письмо. Все равно – оно не получится нормальным. Ты уедешь, я уеду – в разные края. И, наверное, соединимся, когда кончится лето, и я запрусь в своей квартирке безвыходно. И начну тянуть свою старость дальше. Я к малому количеству воздуха и его качеству отношусь спокойно, но Наташа начинает задыхаться как от жары, так и от холода. Здоровье Наташи, ее нежелание лечиться, ее губительный образ жизни и составляет главный источник моих мук, моих тревог.

Но тут у нас будут «окошки». Через десять дней мы уедем в Голицыно на Ленкин загадочный семинар. И после недели этого семинара, где мы будем только гостями, поживем в Голицыне еще с недельку. Это все делается благодательной энергией Лены. А в октябре мы, очевидно, поедем на две недели в Лондон, куда нас приглашают наши английские друзья. Наташа, возлюбившая английский климат, мечтает об этом. Да и я с удовольствием поеду в приятный мне город, где поразительно роскошно издали мою книгу. Кстати, зайду в издательство, вдруг эти акулы империализма отстегнут пару пенсов нищему автору…

Как видишь, в этом расписании лета отсутствует то самое главное, что для меня всегда служило самым тонизирующим средством. Италия. Вернее – ты. Навряд ли я втиснусь в это нелепое расписание остатка моей жизни. «Остались мне одни мечтанья» – как поют «Онегина» на провинциальной сцене. В порядке этих «мечтаний»: а вдруг ты взбрыкнешься, и иа два-три дня приедешь в Лондон, где тебя радушно примут наши друзья в своем трехэтажном доме, неподалеку от Гринвнч-парка…

Мой московский издатель, который с восторгом забрал все мои сочинения, молчит в тряпочку, и я знаю почему: у бедняги нет денег… И я спокойно отношусь к этому… Ну, когда-нибудь выпустит. Я не сомневаюсь в живучести моей книги.

Кстати о ней, ведь у тебя есть последнее ее издание, которое называется «Плен в своем отечестве». Оно почти в два раза больше первого издания. А после этого я написал (на Корсо ди порта Романо) еще несколько рассказов, напечатанных в разных журналах и альманахах: «0трок Платон», «Собака начальника», «Жена посла», «Праведник», «Начальник полиции», может, забыл что?

Тут вчера меня терзало телевидение. Ну, я не мог отказать в том, чтобы рассказать об Аркадии Гайдаре. Так они меня, дурачки, спрашивали: «Над чем вы сейчас работаете?» А я начал вспоминать, да так и не нашел в русской литертатуре писателя, который бы что-то написал после 90 лет. Хотя «что-то» я пишу и сейчас. Когда уж очень на что-нибудь разозлюсь. Поводов много. А сил не хватает.

Вчера мне позвонил Марио из СПБ. Разговаривали мы так, как я обычно разговариваю с Розанной. Представляешь себе содержательность этого разговора! Но сегодня он уже приехал в Москву, остановился в гостинице «Арбат», и обзавелся московской девочкой, которая ему все переводит. Он мне уже позвонил, и мы договорились завтра встретиться. Я ему буду очень рад, в этом милом итальянце много добра и очень много тебя.

Радуюсь, что нашлось мое письмо и всякие юбилейные вырезки нз печати. Очень обидно, когда бывают такие пропажи. У меня накопилось довольно много этой газетной дряни, но нет ни сил, ни времени, ни желания все это привести в порядок. Единственно, что попробую – найти мою книжку «Семь жизней». Почему-то у меня почти нет экземпляров этой книги, хоть она мне и самому нравится. Но рассказ о Пржевальском стоит перевести. Хотя в нем есть полностью знаменитое стихотворение «Не бил барабан» в переводе Козлова. Навряд ли твоя девочка умеет переводить стихи. Но это здорово умеет ее любимая учительница.