Читать книгу "Примкнуть штыки! - Сергей Михеенков"

– А я сказал, что никто отсюда без приказа не уйдёт, – уже спокойно сказал Воронцов. – Всем занять свои ячейки и приготовиться к бою. Всем по местам, сказал я!

– Заткнись, сержант! Ты нам не командир! – И боец в распахнутой шинели злобно оскалился и вдруг кинулся на Воронцова, сбил его с ног и придавил к земле. – Сволочь! Вам всем на наши жизни наплевать! Куда ты нас сунул? Под миномёты? А где твои миномёты? Г-гад! А ну, вяжи его, ребята! Против силы не устоишь. Сдадим его, и нам это зачтут. Жизнь одна…

Воронцов пытался поймать рукоятку автомата, но вдруг почувствовал, как железные пальцы сдавили его горло. Всё произошло настолько быстро и неожиданно, что Воронцов не успел сделать ничего. Силы стали покидать его. Кто-то закричал, но уже в отдалении, словно с другого фланга, так что ни слов понять, ни узнать, кто кричит…

– Сержант! Сержант! Живой? Надо же, подлец, что удумал! Немцам нас хотел сдать. А вроде хороший боец был.

– А ну-ка, Васяка, поверни его набок, – послышался голос Зота. – Может, ему блевануть надо. А то захлебнётся.

– Дайте фляжку. У кого есть вода или водка?

Похоже, что последние слова принадлежали Алёхину. Голос приблизился вплотную. «Алёхин… Значит, и я живой. Но что это было?» Он поднял голову и увидел над собой лица своих товарищей. Все они были здесь и с надеждой смотрели на него: Селиванов, Алёхин, Зот, Васяка и Донцов. Поодаль стояли профессор, ефрейтор Карамышев и ещё несколько бойцов.

– Всем по местам! – захрипел он, давясь и кашляя.

– Ну вот, отжился наш командир. Что будем делать, товарищ сержант? – спросил Зот и помог ему сесть. – Народ-то разбежался. Как командира убило, сразу и началось… Кто куда. Паника…

– Сколько сейчас времени?

– Без четверти час, – сказал профессор и опустился на колени. Лицо его было бледным, сутулые костистые плечи сотрясала частая дрожь.

– Крёстный твой, товарищ сержант, – кивнул на него Зот. – Это ж он бугая того с тебя штыком снял. Вот тебе и интеллигенция. Как поросёнка зарезал…

Зот высморкался, похлопал профессора по сгорбленной дрожащей спине.

– Никогда не думал, что так просто можно убить человека, – вдруг сказал профессор. – Фашиста я, по всей вероятности, не убил ни одного. А вот своего соотечественника – извольте видеть…

– И правильно сделал, папаша. Так что не казнись.

– Всегда такой основательный, рассудительный… Не было с ним никогда такого… Никаких разговоров о плене или трусости… Никаких мотивов. – Профессор поправил очки и попросил: – Степан Спиридоныч, голубчик, нет ли у вас тряпицы? Штык, знаете ли надобно…

– Уходить надо, – сказал Донцов. – Из полка последние вон уходят. Не удержим мы их уже.

И в это время на правом фланге снова заработал «максим». Лопнули две гранаты.

– Немцы! – вскрикнул Васяка и сунулся головой вниз.

– А-а-а! – И Донцов рывком перекинул ручной пулемёт на другой бруствер, выпустил очередь.

– Алёхин! Селиванов! Бегом на левый фланг! Уводите всех, кто там остался! Отходим в лес! Место сбора – дорога. – И Воронцов потрогал гранату, висевшую на ремне.

– Никого там уже нет. Мы ушли последние.

Они выскочили из окопа и, припадая к земле, побежали к лесу. И тут же со стороны оврага поднялась частая стрельба. Немцы, зашедшие стыла, уже зачищали окопы правого фланга. С расчётом «максима» она расправились в первую очередь и теперь шли свободно, во весь рост.

– В лес! В лес! Скорее!

Профессор, бежавший впереди Воронцова, споткнулся и ничком сунулся в траву. Воронцов нагнулся к нему, чтобы помочь встать, и увидел, что пуля попала ему прямо в висок.

– Наповал! – крикнул кто-то из бегущих следом.

– Уходим! Уходим, командир! Ему уже ничем не поможешь! – И Воронцова с силой толкнули в спину.

Они пробежали по лесу ещё с километр и, когда автоматная стрельба осталась далеко позади, повалились под орешиной, чтобы хоть немного отдышаться. Лежали молча. Только хрипели и сплёвывали тягучую надсадную слюну. Зот заговорил первым.

– Вот такая война мне нравится, – откашлявшись, сказал он. – Постреляли и – ходу!

– Так мы всю Россию сдадим, – неожиданно возразил ему Васяка. – Тебе бы только бегать. А чего тут бегать? Как вон дали – и башня долой!

– С артиллерией воевать не страшно.

– Где она, наша артиллерия?

– Ничего, ребята, наша артиллерия себя ещё покажет, – сказал Воронцов. – В тылу у нас мощный укрепрайон. Слыхали, что ротный говорил? И наша задача была продержаться до полудня. Мы приказ выполнили. А значит, наши ребята там, под Малоярославцем, уже зарылись в землю и ждут.

Никто ему не ответил. Никто не возразил. Но никто не сказал и ни единого слова согласия. Воронцов и сам сокрушал себя сомнениями по поводу того, что здесь, на этом просёлке, задержав немецкую колнну на несколько часов и положив остатки полка, они сделали сколько-нибудь значительное для фронта дело. Однако как командир должен был сказать людям другое.

Когда бежали, несколько раз меняли направление движения и потеряли дорогу. Вскоре отыскали её. Но тут же на них наскочил конный разъезд. Четверо всадников на гнедых конях. У скакавшего впереди на груди автомат и бинокль. Остальные с карабинами.

– Немцы!

Всадники тоже заметили их, сразу придержали коней. Передний, с автоматом, поднял руку в чёрной перчатке и, коверкая слова, закричал:

– Эй, Иван, давай плен! Горячий похлёбка и баба! Шталин капут!

Донцов сбросил с плеча пулемёт, залёг прямо у обочины и дал несколько очередей. Рассыпались за деревьями и остальные. Кавалеристы тут же ответили частой пальбой из карабинов и исчезли за деревьями. Охнул Селиванов, ухватился за бок:

– Ребята! Кажется, я ранен!

– Селиван, куда тебя? Братцы, Селивана ранило!

– Бок… Тут… немеет…

Селиванова перевернули на спину, расстегнули шинель.

– Ой-ёй-ёй, беда! – замотал головой Зот, увидев рану.

Разрывная пуля попала Селиванову в живот.

– В точности как лейтенанта нашего, – сказал Васяка и трясущимися руками стал разрывать упаковку индивидуального пакета, которую вытащил из кармана шинели Селиванова.

Зот посмотрел на бинт, на Селиванова и сказал:

– Бесполезно перевязывать. А, товарищ сержант?

– Дай сюда! – Донцов вырвал из рук Васяки бинт.

Селиванов быстро терял силы. Бледной, окровавленной рукой он загребал листву, словно искал, за что бы ухватиться.

Они кое-как перевязали Селиванова. Срезали две толстые орешины, связали носилки. Воронцов снял свою шинель, свернул вдвое и положил под низ. И тут все увидели разорванный рукав его гимнастёрки и под ним тугую перевязку.