Читать книгу "Диктатор - Роберт Харрис"

– Как подумаешь, что такой монстр оставался под моей крышей и делил постель с моей бедной дорогой дочерью, как подумаешь, что мне действительно нравился этот человек… Кто знает, какие животные таятся в близких нам людям?

Нервное напряжение, в котором мой друг жил все эти ранние дни апреля, ожидая вестей из Мутины, было неописуемым. Сперва пришли хорошие новости. После нескольких месяцев молчания Кассий, наконец, написал, что полностью контролирует Сирию, что все стороны – цезарианцы, республиканцы и последние оставшиеся люди Помпея – стекаются к нему и что у него под командованием объединенная армия не меньше чем в одиннадцать легионов.

«Я хочу, чтобы ты и твои друзья в Сенате знали, что вы не остались без мощной поддержки, так что можете защищать государство в лучших интересах надежды и мужества», – заверял он Цицерона.

Бруту также сопутствовал успех: он набрал в Македонии еще пять легионов, около двадцати пяти тысяч человек. Юный Марк был с ним, набирая и тренируя кавалеристов. «Твой сын заслуживает моего одобрения своей энергией, стойкостью, упорным трудом и бескорыстным характером – воистину он оказывает все и всяческие услуги», – написал Цицерону Юний.

Но потом начали приходить более зловещие депеши. Децим находился в отчаянном положении после четырех с лишним месяцев в осажденной Мутине. Он мог связываться с внешним миром только с помощью почтовых голубей, и несколько выживших птиц принесли вести о голоде, болезнях и низком боевом духе. Лепид тем временем подвел свои легионы ближе к месту надвигающейся битвы с Антонием и побуждал Цицерона и Сенат рассмотреть новое предложение о мирных переговорах.

Наглость этого слабого и высокомерного человека привела Марка Туллия в такую ярость, что он продиктовал мне письмо, которое было отправлено тем же вечером: «От Цицерона – Лепиду. Меня радует твое желание установить мир между гражданами, если только ты можешь отличить мир от рабства. В противном случае ты должен понимать, что все здравомыслящие люди решат предпочесть смерть порабощению. По моему мнению, с твоей стороны было бы разумней в дальнейшем не соваться с таким предложением, которое неприемлемо ни для Сената, ни для народа, ни для любого честного человека».

Цицерон не питал иллюзий. Город и Сенат все еще были прибежищем сотен сторонников Антония. Он знал – если Децим сдастся или если армии Гирция, Пансы и Октавиана будут побеждены, его первого схватят и убьют. В качестве предосторожности Марк Туллий приказал двум из трех легионов, размещенных в Африке, вернуться домой, чтобы защищать Рим. Но они не появились бы здесь до середины лета.

На двенадцатый день апреля в кризисе наконец-то наступил перелом. Ранним утром Марк Корнут, городской претор, поспешно взошел на холм – и с ним был гонец, которого Панса отправил шесть дней тому назад. Выражение лица Корнута было мрачным.

– Расскажи Цицерону, – обратился он к своему спутнику, – что ты только что рассказал мне.

Гонец дрожащим голосом сказал:

– Вибий Панса с сожалением сообщает о катастрофическом поражении. Войско Марка Антония неожиданно напало на него и его армию у селения Форум Галлорум. Недостаток опыта наших людей немедленно стал очевиден. Строй нарушился, и началась всеобщая резня. Консул сумел спастись, но он ранен.

Лицо Марка Туллия посерело.

– А Гирций и Цезарь? От них есть какие-нибудь известия? – спросил он поспешно.

– Никаких, – ответил Корнут. – Панса направлялся в их лагерь, но его атаковали прежде, чем он смог с ними соединиться.

Цицерон застонал.

– Должен ли я созвать Сенат? – спросил претор.

– Всеблагие боги, нет! – Цицерон обратился к гонцу: – Скажи мне правду – еще кто-нибудь в Риме знает об этом?

Гонец понурил голову.

– Сперва я отправился в дом консула. Там был его тесть.

– Кален! – воскликнул мой друг.

– К несчастью, он все знает, – мрачно сказал Корнут. – В этот самый миг он в портике Помпея, где был сражен Цезарь. Он рассказывает всем, кто слушает, что мы платим за нечестивое убийство. Он обвиняет тебя в намерении захватить власть диктатора. Полагаю, он собирает целую толпу.

– Мы должны вывести тебя из Рима, – сказал я Цицерону.

Тот решительно покачал головой.

– Нет-нет! Это они предатели, а не я. Будь они прокляты, я не убегу! Найди Аппулея, – быстро приказал он городскому претору, как будто тот был его главным управляющим. – Вели ему созвать народное собрание, а потом приходи за мной. Я буду говорить с людьми. Мне нужно укрепить их силу духа. Им следует напомнить, что во время войны всегда бывают плохие вести. А тебе, – сказал он гонцу, – лучше не промолвить больше ни слова ни единой живой душе, иначе я закую тебя в цепи.

Я никогда не восхищался Цицероном больше, чем в тот день, когда он заглянул в лицо погибели. Мой друг отправился в свой кабинет, чтобы составить речь, а я тем временем наблюдал с террасы, как форум начинает заполняться гражданами.

У паники есть собственные законы, и с течением лет я научился их распознавать. Люди бегали от одного оратора к другому, группы собирались и распадались. Иногда общественное место полностью пустело. Это походило на пылевое облако, которое ветер носит и крутит перед началом бури.

Аппулей поднялся на холм, как его попросили, и я ввел его в дом, чтобы он повидался с Марком Туллием. Он доложил, что сейчас ходят разговоры о том, что Цицерона следует наделить властью диктатора. Конечно, то был трюк – провокация, давшая бы предлог для его убийства. Тогда сторонники Марка Антония скопировали бы тактику Брута и Кассия: захватили Капитолий и попытались удержать его до тех пор, пока Антоний не появился бы в городе, чтобы их освободить.

– Ты сможешь гарантировать мою безопасность, если я спущусь, чтобы обратиться к народу? – спросил Цицерон у Аппулея.

– Абсолютной гарантии я дать не могу, – признался тот, – но мы можем попытаться.

– Пошли настолько большой эскорт, насколько сможешь. Дай мне один час на подготовку.

Трибун ушел, и, к моему удивлению, Марк Туллий объявил, что примет ванну, побреется и переоденется в чистую одежду.

– Позаботься о том, чтобы все это записать, – сказал он мне. – Это будет хорошим концом для твоей книги.

Он ушел вместе со своими рабами-прислужниками, а когда через час вернулся, Аппулей успел собрать на улице сильный отряд, состоящий в основном из гладиаторов, а также из трибунов и их помощников.

Цицерон напряг плечи, дверь открыли, и он уже собирался шагнуть через порог, когда ликторы городского претора поспешно прошли по дороге, расчищая путь для Корнута. Тот держал в руках письмо. Лицо его было мокрым от слез. Слишком запыхавшийся и взволнованный, чтобы говорить, он сунул письмо в руки Марку Туллию.

«От Гирция – Корнуту. Возле Мутины. Я посылаю тебе это второпях. Благодарение богам, в этот день мы загладили прежнее несчастье и одержали великую победу над врагом. То, что было потеряно в полдень, было возмещено на закате. Я привел двадцать когорт Четвертого легиона, чтобы выручить Пансу, и атаковал людей Антония, когда те преждевременно праздновали. Мы захватили два орла и шестьдесят штандартов. Антоний и остатки его армии отступили в свой лагерь, где были окружены. Теперь его черед изведать, что такое быть в осаде. Он потерял бо`льшую часть своих ветеранов, у него осталась только кавалерия. Его позиция безнадежна. Мутина спасена. Панса ранен, но должен поправиться.