Читать книгу "Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками"

Поначалу я пинал и колотил его от страха и возбуждения – чтобы защититься от ударов. Но как только парень упал, страх превратился в настоящую ярость. Тихая злость, что закипала во мне, пока я шел и думал о Кумико, никуда не делась. Теперь она выплеснулась наружу, разлилась и вспыхнула. Это была уже не злость, а что-то близкое к дикой ненависти. Я еще раз заехал парню битой по бедру. Из уголка рта у него потекла слюна. В плече и левой руке, куда он мне попал, стала подниматься ноющая боль. От этого я рассвирепел еще больше. Его лицо тоже исказила боль, но он все равно пытался подняться, опираясь на руку. Моя левая рука слушалась плохо, поэтому я бросил биту и, нагнувшись над парнем, ударил его в лицо правой. Потом еще и еще. Молотил, пока не онемели и не заболели пальцы. Мне хотелось выбить из него всю душу. Я ухватил его за шею и принялся колотить головой о деревянный пол. До этого мне никогда не приходилось драться – бить другого человека изо всех сил. Но я уже не мог остановиться – сам не знаю, почему. «Все, хватит! – стучало в голове. – Хватит! Это уже слишком! Он же больше не поднимется!» Но остановиться я не мог. Понятно, у меня раздвоение личности. Этот я был не в силах остановить того, другого. От этой мысли по телу пробежал сильный озноб.

И тут я заметил, что парень улыбается. Его били, а он ухмылялся мне в лицо. Чем сильнее я его бил, тем шире была эта ухмылка. Кровь текла у него из носа, из разбитого рта, он захлебывался собственной слюной… и вдруг он громко захихикал. Спятил, что ли, подумал я, бросил его и поднялся.

Оглянувшись, я увидел прислоненный к ящику черный гитарный чехол. Оставив смеющегося парня, я подошел к чехлу и, положив его на пол, открыл замок и откинул крышку. Внутри ничего не оказалось. Совсем ничего – ни гитары, ни свечей. Парень, глядя на меня, заходился кашлем и смехом. От стоявшей в доме непереносимой духоты стало трудно дышать. Вонь плесени, ощущение своего потного тела, запах крови и слюны, кипевшая во мне злость и ненависть – терпеть все это дальше было невозможно. Я выскочил наружу и захлопнул за собой дверь. Вокруг – по-прежнему ни души. Лишь здоровый темно-рыжий кот не спеша пробирался по пустырю, не обращая на меня внимания.

Мне хотелось поскорее выбраться из этого места, пока меня никто не заметил. Не зная, куда идти, двинулся наугад и скоро наткнулся на автобусную остановку с табличкой: «До вокзала Синдзюку». Дожидаясь автобуса, попытался успокоить дыхание и навести порядок в голове, но ничего не вышло – дыхание не восстановилось, в мозгах продолжался полный сумбур. «Я ведь только хотел посмотреть людям в лица!» – снова и снова повторял я про себя. Всего-навсего заглядывал в лица прохожих на улице, по дядиному примеру. Чтобы разобраться в самых простых обстоятельствах – больше ничего. Я вошел в автобус, и пассажиры разом повернулись в мою сторону. С изумлением посмотрели и как-то неприязненно отвели глаза. «Из-за родимого пятна, наверное», – подумал я. И только потом до меня дошло: моя белая рубашка была забрызгана кровью того парня (главным образом из разбитого носа), а в руках я бессознательно сжимал бейсбольную биту, которую отобрал у него.

Кончилось тем, что я притащил биту домой и забросил ее в шкаф.

* * *

В ту ночь я не засыпал до самого рассвета. Плечо и левая рука, куда мне заехали битой, распухли и разламывались от боли, а правый кулак, казалось, все колотил и колотил того парня и никак не мог остановиться. Я заметил, что кулак все еще крепко сжат и готов к бою. Попробовал расслабить руку, но она не слушалась. Сон не приходил не потому, что я не мог заснуть, а потому, что не хотелось. Стоит сейчас вырубиться – наверняка начнет сниться какая-нибудь гадость. Чтобы успокоиться, я сел за стол на кухне и, прихлебывая неразбавленное виски, что принес дядя, поставил в кассетник тихую музыку. Хотелось поговорить с кем-нибудь. Услышать от кого-нибудь хоть слово. Поставив телефон на стол, я несколько часов не сводил с него глаз. Ну позвоните же мне! Хоть кто-нибудь! Пожалуйста! Пусть даже эта немыслимая телефонная особа. Кто угодно! Готов говорить о чем угодно. Согласен на самую никчемную и грязную тему, на любой самый отвратительный и неприятный разговор. Просто мне надо, чтобы кто-нибудь поговорил со мной.

Но никто так и не позвонил. Я прикончил оставшиеся полбутылки скотча и завалился в постель, когда за окном было уже светло. «Пожалуйста, не надо никаких снов. Дайте мне просто поспать, хотя бы сегодня», – успел подумать я перед тем, как отключиться.

Спастись от сна не удалось. Как я и предполагал, это оказался настоящий кошмар. Приснился тот самый парень с гитарным чехлом. Во сне я делал то же самое, что наяву, – шел за ним следом, открывал дверь в том доме, получал удар битой, потом бил сам, бил, бил, бил… Но дальше все пошло по-другому. Когда я перестал избивать его и поднялся, парень, весь в слюне, с диким хохотом вытащил из кармана нож – маленький и острый с виду. Просочившийся сквозь занавески неясный отблеск уходящего дня сверкнул на его лезвии, отразившись белым костяным всполохом. Но парень не бросился с ножом на меня, а стал вместо этого срывать с себя одежду, пока не остался совсем голый. Потом он принялся сдирать с себя кожу – с такой легкостью, будто очищал яблоко. Он проделывал это быстро, не переставая громко хохотать. Кровь лилась с него потоком, растекаясь по полу черной жуткой лужей. Работая правой рукой, он снял кожу с левой, а потом ободранной и кровоточащей левой конечностью принялся за правую. В конце концов парень превратился в большой кусок пунцового мяса, но даже тогда в черной дырке разверстого рта не смолкал хохот, а белки глаз бешено вращались в глазницах кровавой маски, которой стало его лицо. Наконец, как бы отзываясь на этот неестественно громкий смех, распластавшаяся у его ног кожа зашлепала по полу ко мне. Я хотел броситься бежать, но ноги не слушались. Кожа подползла ко мне и медленно начала карабкаться вверх по моему телу, ложась на него плотным покровом. Сочившаяся кровью кожа парня прилипала к моей, образуя как бы второй слой. Все вокруг пропиталось ее запахом. Скоро кожа тонкой оболочкой покрыла мои ноги, тело, лицо. Потом в глазах у меня потемнело, и в черной пустоте раздавался лишь громкий раскатистый хохот. Тут я проснулся.

Сон взбудоражил и напугал меня. На какой-то миг я даже перестал ощущать самого себя. Пальцы мелко дрожали. Но в то же время я понял одно.

Мне никуда не деться от всего этого. И убегать я никуда не должен. Вот что я решил. Куда бы я ни уехал, это все равно обязательно меня достанет. Где бы я ни был.

18. Весточка с Крита•На краю мира•Добрые вести дают о себе знать тихо

После долгих раздумий я решил не ехать на Крит. Примерно за неделю до отъезда в Грецию ко мне с полным пакетом еды явилась бывшая Крита Кано и принялась готовить ужин. За едой мы почти ни о чем не говорили, но после того как с ужином было покончено и посуда перемыта, я объявил, что не смогу поехать с ней. Для девушки, похоже, мои слова не стали неожиданностью. Скорее она восприняла их как нечто само собой разумеющееся. Зажав пальцами коротенькую челку на лбу, она сказала:

– Жаль, конечно, что вы не едете со мной, Окада-сан, но что сделаешь. Ничего страшного. Я поеду на Крит одна. Не беспокойтесь обо мне.