Читать книгу "Список Шиндлера - Томас Кенилли"

Охрана у ворот, трубы – кошмар продолжался!

Девушка рядом с Милой начала всхлипывать:

– Они везли так долго, чтобы, в конце концов, засунуть в печь…

– Нет, – сказала Мила, – они не стали бы тратить на это время. С нами могли бы покончить и в Аушвице.

Увы, ее оптимизм смахивал на безумную убежденность Люси – она не могла сказать, откуда он у нее взялся.

По мере приближения к воротам им стало мерещиться, что среди эсэсовцев стоит герр Шиндлер.

Сначала им бросились в глаза очертания его высокой фигуры, которую было трудно спутать с какой-либо другой. И вот под полями тирольской шляпы, которую он надел, чтобы отметить возвращение в родные горы, они увидели черты его лица.

Рядом с ним стоял высокий темноволосый офицер СС. Это был комендант Бринлитца, унтерштурмфюрер Липольд.

Оскару уже было ясно – и женщины-узницы вскоре тоже убедились в этом, – что, не в пример своему гарнизону, состоявшему из призывников средних лет, Липольд еще не потерял веру в осуществимость так называемого окончательного решения. И хотя именно Липольд, будучи заместителем штурмбанфюрера Хассеброка, олицетворял власть в данном месте, Оскар Шиндлер первым вышел навстречу остановившейся колонне женщин.

Они, не веря своим глазам, смотрели на него.

Чудо, появившееся из тумана…

Хоть лишь несколько из женщин улыбнулись, но Мила, как и многие другие женщины, стоявшие рядом, запомнила, что это утро было переполнено для них чувством огромного невыразимого счастья. Годы спустя одна из женщин из этой колонны, сидя перед камерами немецкого телевидения, попыталась передать чувства, обуревавшие их в тот миг: «Он был наш отец, он был наша мать, он был нашей единственной верой и надеждой: он не даст нам погибнуть!»

Оскар Шиндлер обратился к ним с речью. Это была одна из его самых взволнованных, темпераментных речей, полная горячих обещаний.

– Мы знали, что вы приближаетесь, – заключил он. – Нам позвонили из Цвиттау. В здании вы найдете суп и хлеб, которые уже ждут вас.

И затем легко и спокойно, с царственной убежденностью он произнес слова, которых они так ждали:

– Теперь вам больше не о чем беспокоиться. Теперь вы со мной.

Унтерштурмфюрер был бессилен опровергнуть эти слова. Как бы Липольд ни бесился, Шиндлер оставался непоколебимым: он прошел за ворота вместе с женщинами-заключенными.

Ждали их прибытия и мужчины. Они облепили перила балкона спального корпуса, глядя вниз. Штернберг с сыном искали Клару Штернберг, Фейгенбаум-старший и Лютек Фейгенбаум высматривали Ноху Фейгенбаум с худенькой дочкой рядом. Иуда Дрезнер и его сын Янек, старый Иеретц, рабби Левертов, Гинтер, Гарде, даже Марсель Голдберг – все они до рези в глазах всматривались в толпу в поисках своих родных: жен, матерей, дочерей, сестер. Мундек Корн искал не только свою мать и сестру, но и веселую Люсю, к которой он давно был неравнодушен. А Бау впал в глубокую печаль, от которой он никогда так до конца и не оправился. В первый раз он окончательно понял: ни его мать, ни жена не появятся в Бринлитце…

Зато вот ювелир Вулкан, увидев внизу, на фабричном дворе, Хаю Вулкан, с изумлением понял, что есть на свете такие люди, которым под силу осуществить спасение, не поддающееся осмыслению!

Приветствуя Милу, Польдек размахивал пакетом, в котором лежал подарок к ее прибытию – большой моток шерсти, вытащенный из оставленного Гофманами тюка, и стальные спицы, которые он сам отлил и отполировал.

Франц, десятилетний сын Спиры, тоже смотрел вниз с балкона. Во дворе было слишком много эсэсовцев, и, чтобы удержаться от слез, он засунул себе кулак в рот и прикусил его…

Женщины в обносках убитых в Аушвице осторожно ступали по брусчатке двора. Головы их были обриты. Некоторые из них настолько исхудали и были изнурены болезнями, что их трудно было узнать.

И все же встреча потрясла всех.

Потом уже, через много лет, к ним пришло осознание того факта, что нигде, ни в одном углу охваченной войной Европы не было (да и не могло быть!) ничего подобного.

Потому что из Аушвица не было спасения – ни для кого, кроме них.

Женщин провели в их отдельный спальный корпус. На полу лежали охапки соломы – нары еще не успели поставить. Из большой полевой кухни производства ДЭФ эсэсовка разливала им суп, о котором Шиндлер упомянул у ворот, – суп был густой и сытный, наваристый, в нем плавали пятна жира. Его невероятный ароматный дух вселял надежду, что сбудутся и другие невероятные обещания.

«Теперь вам больше не о чем беспокоиться».

Но пока еще они не могли встретиться со своими мужчинами, прикоснуться к ним, обнять их. Женщинам предстояло пройти карантин. Оскар Шиндлер, по совету медиков, решил убедиться, что они не привезли с собой из Аушвица никакой заразы.

И все-таки они исхитрились и придумали три способа, чтобы общаться. Один из них – через щель от выпавшего из стенки кирпича под нарами молодого Моше Бейского. Ночами мужчины, один за другим, стоя на коленях на матраце Бейского, просовывали в другое помещение за стенку записки. В стене же цеха было прорезано полукруглое отверстие, за которым открывался проход в женскую раздевалку. Пфефферберг нагромоздил под ним ящики, сидя за которыми можно было обмениваться посланиями. И наконец, рано утром и поздно вечером можно было постоять у проволочного заграждения, отделявшего мужской балкон от женского. Здесь встретилась семья Иеретцев: старый Иеретц, из пиломатериалов которого был выстроен первый барак на «Эмалии», и его жена, которой удалось спастись от акций в гетто. Заключенные любили пошутить по поводу разговоров между пожилыми супругами. «У тебя был стул, дорогая?» – серьезно осведомлялся старый мистер Иеретц у своей жены, которой еле-еле удалось выбраться из дизентерийного барака в Биркенау…

В общем-то, никто, конечно, не хотел оказаться на больничной койке. В Плачуве она была самым опасным местом, куда мог в любой момент явиться доктор Бланке со смертельной дозой бензина в шприце. Даже здесь, в Бринлитце, всегда существовал риск внезапной инспекции, подобно той, в ходе которой увезли детей с их отцами. В соответствии с указаниями из Ораниенбурга, лагерная клиника не имела права содержать серьезных больных. Тут вам не благотворительное заведение! Допускалось лишь оказывать первую помощь при производственных травмах.

Но деваться было некуда – поначалу клиника в Бринлитце оказалась битком забита женщинами. Сюда же попала и девочка-подросток Янка Фейгенбаум. Она была поражена саркомой и в любом случае, даже в самой лучшей больнице, должна была умереть. О ней старались позаботиться, отвели самое удобное место из всех. Здесь же оказалась и фрау Дрезнер, и еще не меньше дюжины женщин, которые или не могли есть, или пища не удерживалась у них в организме.

Оптимистка Люся и две другие девушки горели в скарлатине, их нельзя было держать в лазарете – их койки перенесли в погреб, где от близости парового котла стояла жара. Даже в приступах озноба Люся чувствовала его благодетельное тепло…