Читать книгу "Севастопольский конвой - Богдан Сушинский"

– Нет, естественно.

– Согласия он пока что не давал, это точно. Но ведь никто пока еще и не говорил с ним на эту тему всерьез – о дальнейшем способе жизни, о карьере. Словом, с малейшей оказией его приказано перебросить в Румынию. Вместе с сержантом Жодиным, – уточнил адъютант специально для того, чтобы уведомить Гродова: твой однополчанин все еще жив.

Полковник пожал плечами, «почмокал» и направился к выходу. Выбираясь из подземелья вслед за ним, младший лейтенант Николае обронил: «Ведите себя благоразумно, ефрейтор. Пока что ваше заточение – в ваших же интересах» и подался вслед за начальником лагеря.

– Почему бы сразу же не передать его сигуранце? – спросил толстяк, когда двери темницы закрылись.

– Потому что он – пленный солдат, а не военный преступник, диверсант из партизанского отряда или из подполья. И отношение к нему должно быть соответствующим.

– Почему-то мне с самого начала показалось, что этот ефрейтор не тот, за кого выдает себя.

– Интересно, на основании каких утонченных наблюдений вы пришли к подобному выводу?

– Слишком уж он какой-то властный: этот презрительный взгляд, эта осанка. Он ведь попал в плен, не имея при себе никаких документов. Разве не так?

– Не имея…

– Уверен, что на самом деле это не ефрейтор, а один из офицеров русской разведки или контрразведки, – вопросительно взглянул капитан на Николае.

Тот выдержал начальственную паузу и, явно подражая своему дяде-полковнику, предостерег начальника лагеря:

– Единственное, что я могу вам сказать по этому поводу: в ваших интересах не привлекать к ефрейтору Малюте внимания – ни администрации и охраны лагеря, ни самих пленных. Особенно пленных, – многозначительно подчеркнул адъютант.

– Это мне уже ясно, – выдыхал воздух толстяк, словно выдавливал его из груди, как из прохудившейся автомобильной шины.

– Как вы понимаете, полковник Нигрескул направил меня в лагерь не для того, чтобы вместе с вами гадать над судьбой этого пленного. Этим займутся другие, и не здесь.

Младший лейтенант еще прощался с начальником у ворот лагеря, когда по соседней улице медленно проехала крытая немецкая пропагандистская машина с громкоговорителями.

«Вниманию всех жителей Транснистрии! – доносилось из нее. – Под мощными ударами войск королевской Румынии большевистские войска русских начали панически покидать Одессу[54] в надежде закрепиться на Крымском полуострове!..»

– Было бы неплохо, чтобы эта машина проезжала мимо лагеря военнопленных по несколько раз в день, – молвил Николае. – Пленные должны знать о том, что их армия потерпела очередное поражение. А сам ефрейтор, кем бы он ни был на самом деле, должен прочувствовать, что такое плен.

– Правильно: «Десантник», как мы его здесь называем, должен пройти через лагерь военнопленных, это поубавит его спесь.

– Кстати, через двое суток переведите туда же, в подземельное помещение, и сержанта Жодина.

– Но лишь после того, как наши конвоиры проведут с ним воспитательную беседу. В назидание Десантнику.

Адъютант понимающе взглянул на коменданта:

– Именно такой подход я и предвидел, – неохотно признал он, опасаясь, как бы начальник лагеря не заподозрил его в личной симпатии к русским морским пехотинцам.

Спустя двое суток в камеру к Гродову действительно втолкнули Жодина. Он был основательно избит, однако все еще держался на ногах.

– Ты не на эти раны смотри, а на те, что на душе, – угомонил Жорка майора, который при тусклом свете, пробивавшемся сквозь запыленное окно, попытался осмотреть его. – Наши действительно оставляют город, теперь об этом говорят все, даже пацаны, которые крутятся возле лагеря. Неужели такое может быть?

– Может, – спокойно ответил майор. – С приказом Ставки Верховного об отводе войск из города я был ознакомлен еще до нашего рейда в тыл врага.

– Почему же молчал?! – взъярился сержант.

– Мне было сказано об этой тайне только взамен на молчание. Есть такое понятие, сержант, – «военная тайна». Слышал когда-нибудь?

Жодин угрюмо помолчал, понимая, насколько невовремя подвернулся со своим упреком, улегся на подстилку из прелой соломы и вдруг снова оживился:

– Я тут с одним старшиной подружился, из тыловиков, который немного понимает по-молдавски. Так вот, он слышал, как конвоиры говорили между собой, что наиболее крепких из нас будут отбирать для отправки в Румынию, для работы на заводах. Понятно, что каждому из конвоиров хотелось бы попасть в охрану этого конвоя, чтобы побывать на родине, вот они и балагурят. А что, все может быть…

…Осень просачивалась к пленным через зарешеченное окошечко, разбитое стекло из которого конвоиры предусмотрительно изъяли. Благодаря ему Гродов видел, как опадала последняя листва на молодом каштане, ветки которого нависали над их темницей; как ночами шли косые дожди, нагонявшие вместе с влагой первые осенние холода… А еще он видел, как прямо напротив его окошечка румыны устанавливали вышку для часового, вооружив его затем пулеметом.

После избиения в комендатуре лагеря сержант в течение нескольких дней чувствовал себя очень скверно и, вынашивая планы побега, майор ждал, когда тот окончательно придет в себя. Он не видел особой сложности в том, чтобы завладеть винтовкой часового, но возникал вопрос: как быть дальше? Как прорваться сквозь ворота, как преодолеть опоясанную поверху колючей проволокой ограду?..

Один из охранников, которые прохаживались между его подземельем и соседним, еще большим, которое румыны использовали в качестве карцера, как-то обронил, что пленных русских становится все больше, и за окраиной местечка, в степи, возводят настоящий большой лагерь. «Строить его помогает какой-то германский офицер из гестапо, – уточнил он. – Обещает, что он будет точно таким же, какими коммунисты усеяли всю Сибирь. По тем же проектам».

«Тогда, – вселял в себя веру майор, – может быть, попытаться бежать во время переселения лагеря или уже оттуда, из степи?»

Но еще до переселения произошло два события, которые резко изменили жизнь пленников. Однажды под вечер из местечковых кварталов стала доноситься пальба, а над самим лагерем взвились вверх сигнальные ракеты. Презрев дисциплину и инструкции, конвоиры у камеры десантников визжали от радости и время от времени пускались в пляс, то и дело выкрикивая: «Одесса наша! Русские бежали из Транснистрии! Наши войска вошли в город!»

В разгар этой свистопляски дверь открылась, и под прикрытием двух винтовочных стволов в их проеме появился старший лейтенант, представившийся заместителем начальника лагеря. В руках у него была бутылка с вином и стакан.

– Господин ефрейтор, – обратился он к Гродову, – комендант предлагает вам разделить нашу радость, выпить за победу румынских войск.

– Передайте капитану, – вежливо ответил майор, – что мы обязательно выпьем с ним, причем дважды: когда Красная Армия вернется в Одессу и когда ее части войдут в поверженный Бухарест.