Читать книгу "Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик"

– Он и прежде был ваш. Вы, наверное, захотите взять вот это.

Он отдал ей узел из волос, сплетенный Этель в то время, которое теперь казалось совсем другой жизнью.

Кэтрин взяла его и заметила, что он обгорел с одного края.

– Упал в огонь, – слегка повел плечами Годард. – Милорд не был расположен беречь его, поэтому я взял его себе, чтобы сохранить.

Молодая женщина провела пальцем по перевитым прядям.

– Ты видишь многое, верно?

Годард, смутившись, опять повел плечами.

– Я простой человек, госпожа, и вижу только то, что под самым носом.

– Именно это я и имела в виду, – печально улыбнулась ему Кэтрин. – Я…

Она резко оборвала фразу и повернулась, прерванная появлением крепкого мальчика с ярко-рыжими волосами и блестящими бледно-серыми глазами. Он был одет в запыленную тунику с порванным подолом, но расшита она была золотой нитью, а застежку плаща украшали драгоценные камни.

– Где Оливер, что с ним случилось? – властно спросил мальчик, протолкнулся к носилкам и уставился на раненого рыцаря.

– На него напали наемники, сир, – ответила Кэтрин, дипломатично добавив последнее слово, исходя из единственной догадки, что этот ребенок не может быть ни кем иным, как драгоценным принцем Генрихом. – Он ранен тяжело, но не смертельно.

Мальчик фыркнул и упер руки в бедра. Кисти были квадратные с короткими пальцами и грязными ногтями. Их тыльную сторону густо покрывали красноватые веснушки.

– Кто ты?

Взгляд его был острый и ясный, как стекло. Кэтрин почти физически ощущала вибрацию.

– Мое имя Кэтрин из Чепстоу, сир. Я умею лечить и знаю сэра Оливера.

Мальчик нахмурился.

– Я слышал о тебе.

– Надеюсь, только хорошее, сир, – улыбнулась Кэтрин, но глядя настороженно.

Генрих пожал плечами, словно ее замечание не имело смысла. Позже молодой женщине предстояло узнать, что, привыкнув к постоянным сплетням и слухам, он приобрел к ним отменный иммунитет и всегда предпочитал составлять собственное мнение.

– Когда он поправится?

– Трудно сказать, сир. Сломанным костям требуется несколько недель, чтобы срастись, но они не помешают ему встать через небольшое количество дней. Однако он тяжело ранен в левую руку, и эту рану придется лечить долго, причем неизвестно, насколько он сможет владеть ею после выздоровления.

Мальчик внимательно выслушал и кивнул, но продолжал хмуриться. Между его бровями залегли две глубокие складки.

– Тем не менее он достаточно поправится для того, чтобы сопровождать меня, когда я отправлюсь назад к отцу в Анжу. – Это прозвучало скорее как заявление, чем как вопрос. Ясные серые глаза пытливо смотрели на Кэтрин.

Оливер шевельнулся на носилках.

– Я достаточно поправлюсь для этого, сир, – произнес он, едва шевеля губами и не открывая глаз.

– Я говорил тебе не ходить, – склонился над ним Генрих. – Я говорил, что когда стану королем, ты получишь свои земли.

По губам Оливера скользнула тень улыбки.

– Честь требовала, – пробормотал он.

– Честь чуть не убила тебя, – растерянно пожал плечами мальчик.

– Лучше так, чем бесчестье, сир.

Генрих покачал головой, отступил от носилок и отрывисто бросил Кэтрин:

– Ухаживай за ним хорошо.

– Именно так я и собираюсь сделать, сир, – ответила она, не зная, сердиться или восхищаться его манерами. Десятилетний мальчик вел себя как взрослый.

Генрих едва заметно кивнул ей и исчез так же быстро, как появился.

– Неужели никто не хочет оставить меня в покое? – невнятно произнес Оливер.

– Похоже, что никто. – Кэтрин была благодарна за появление Генриха. Он дал ей передышку, чтобы взять себя в руки, и теперь она могла отвечать спокойно и весьма практично. – По крайней мере, до тех пор пока ты не окрепнешь настолько, чтобы встать и уйти.

На это Оливер не ответил, потому что уже спал.

ГЛАВА 26

Лихорадочный жар Оливера набирал силы и спадал, набирал силы и спадал. Большую часть времени он спал: тело и дух находили убежище в забвении. В покой глубокого сна время от времени вплетались грезы и явь, то прекрасные, то ужасающие, но в основном не поддающиеся осмыслению. Пришел брат, встал над ним и сказал, что он вел себя, как дурак. С ним была Эмма, она согласно кивала головой и держала на руках ребенка. Они не объяснили, почему пришли к такому выводу, полагая, видимо, что ему это известно.

Саймон и Эмма ушли, но он еще слышал, как плачет младенец, и это было странно, ведь он помнил, что ребенок родился мертвым. Была жгучая боль и голос Кэтрин, заставляющий его пить. Он пытался прогнать ее, но не мог шевельнуться. Глоток приготовленного ею питья был горячим и сладким, оставив горький привкус.

Над ним замаячило лицо Ричарда, и в нос ударил запах мокрой собаки.

– Он будет жить, правда? – прозвучал ломкий голос подростка.

– Господи боже мой, ну конечно, – раздался ответ Кэтрин. – Чем больше он спит, тем быстрее выздоровеет.

Ее прохладная рука легла на его лоб. Обшлаг рукава был расшит золотой нитью. Он знал, что она здесь, но не понимал, каким образом, – если только ее присутствие не часть ночного кошмара.

– Это правда, что он убил Рэндала де Могуна?

– Да.

Ее рука погладила лоб, а затем Оливер почувствовал, как на нем заботливо оправляют покрывала. Он хотел сказать, что это неправда, что Рэндал де Могун просто зарвался и погиб чисто случайно на пороге победы, но язык и губы не повиновались ему.

– Он может услышать меня?

– Думаю, что да.

Оливер почувствовал легкое нажатие руки на плечо, – то, которое не болело. Мальчик обратился прямо к нему:

– Я рад, что де Могун мертв, но меня совсем не обрадует, если ты тоже умрешь. Ты должен поправиться, Оливер. Мы скоро едем в Анжу, а ты обещал Генриху, что успеешь поправиться к этому времени.

Кэтрин что-то предостерегающе забормотала, и он улыбнулся бы, если бы мог двигать губами.

– Но это правда, он обещал, – ответил Ричард. – А он до сих пор еще ни разу не нарушил своих обещаний.

Неужели именно это и удерживает его среди живых, обещание? Общая уверенность в том, что он держит свое слово, тогда как все вокруг нарушают свои? Насколько проще было бы повернуться ко всем к ним спиной и уйти в темноту.

– Ни разу, – услышал он Кэтрин; в ее голосе была дрожь. – Но его тело, ум и сердце сопротивляются.