Читать книгу "Сфера Маальфаса - Елена Долгова"

– Ладно, пусти обоих. Без оружия, конечно. Впрочем, это как всегда.

Судья тем временем продолжал:

– Баронство Вермлейдер?

– Четвертовать предателя!

– Баронство Виттенштайн…

Молчание.

– Барон фон Виттенштайн не присутствует, – судья сдвигает палец на следующую строку.

– Стойте! Я баронесса фон Виттенштайн! И желаю высказаться.

Взгляды зала обратились на женщину в покрытом пылью дорожном платье.

– Оправдать! Не виновен!

Всеобщее смятение.

«Только не это, – в отчаянии взмолился Людвиг, узнавший Алиенору и Дайгала. – Все напрасно – я все равно что покойник, но собаки покойного Тассельгорна в погоне за Сферой охотно пойдут на все – теперь они примутся за этих людей».

По рядам пробежало волнение.

– Что? Откуда она взялась?

– Уберите эту женщину! Где супруг дамы – пусть он научит свою жену послушанию!

– Я баронесса Церена! Я наследовала земли отца. Я имею право высказаться.

Судья ударил в колокол.

– Продолжайте, баронесса Империи.

– Я бы не решилась нарушить порядок собрания, если бы не имела в руках веского доказательства невиновности подсудимого. Это доказательство попало ко мне… случайно. Но мой долг и вассальная верность императору не позволяют скрыть этот документ. Вот оно – письмо.

Император поднял голову и брюзгливо бросил:

– Подайте это мне.

Кто-то из стражников ловко поддел клочок странной кожи острием алебарды, снял и с поклоном передал Гагену. Правитель схватил письмо и погрузился в чтение. Впрочем, оно оказалось недолгим. Обрывок вмещал всего несколько строк:

«Моему слуге Тассельгорну. Мне непонятны твои сомнения. Обещание вождя твердо. Три сотни всадников на тропе в ночь третью после полной луны. Владыка земель и исполнитель воли богов Сарган».

Гаген помолчал несколько минут. Перевернул письмо, тщательно осмотрел. Настоящая варварская вещь – в границах Империи никто так не обрабатывает пергамент.

– Судья, возьмите записку и приобщите ее к документам процесса… Ну что ж, это меняет дело. Действия барона фон Фирхофа следует признать оправданными в тех обстоятельствах.

– Государь! Позвольте высказаться мне!

Вставший был высок, крепок и громогласен. Людвигу он кого-то смутно напоминал – родич одного из погибших в ту ночь?

– …Допустим, убитые фон Фирхофом – преступники. Однако оправдывает ли это использование черной магии? Да еще какой – мерзкого колдовства при помощи талисмана, подаренного заклятым демоном поклонникам Сатаны! Это человек не изменник, но колдун. И судить его следует как колдуна. Неважно, на благо или во зло он использовал свое умение.

Император призадумался.

– Что ж, в этом есть известный резон. Мне не хочется осуждать чрезмерно старательного слугу короны, однако законы против колдовства требуют к себе почтения.

Гаген снова помедлил.

– Я хотел бы просто помиловать этого человека, но не могу. Не могу без ходатайства баронов Империи. К тому же, учитывая сложность дела, просящее лицо должно обладать особыми заслугами перед государством. Найдется ли среди присутствующих подобный человек?

Людвиг замер, всматриваясь в лица. На них отражались самые разнообразные чувства – ненависть, равнодушие, порой жалость, а чаще – неприкрытое, жадное любопытство к чужим страданиям.

– Я это лицо!

– Вы? Госпожа баронесса Алиенора фон Виттенштайн? Знатности вашего рода никто не отрицает. Однако какими особыми заслугами вы можете похвастаться? Преломляли копье в битвах за Империю, доблестная? Водили войска? Победили дракона?

Зал разразился неистовым хохотом. Крайний из судей склонился к соседу и с понимающим видом шепнул: «Ne accesseris in consilium nisi vocatus»[30].

Дама, однако, не смутилась.

– Для того чтобы иметь заслуги перед Империей, не обязательно потрошить ящериц, мессиры бароны! Является ли достаточным признанием моих заслуг письменное свидетельство и поныне почитаемого великим императора Гизельгера?

– Что вы сказали? Где?

– Вот оно.

Судья подносит к глазам пергамент – не веря своим глазам, ковыряет толстым ногтем подлинные печати десятилетней давности.

«Мэру Фробурга, магистратам и гарнизону. Сим вменяется в обязанность заботиться о безопасности благородной дамы Алиеноры фон Виттенштайн и оказывать ей подобающие ее исключительным заслугам почести.

Император Гизельгер».

В зале замешательство.

– Что? Как? Читайте вслух!

Судьи перешептываются, качая головами. Император Гаген I встает. Вслед за ним поневоле поднимаются на ноги участники собрания.

– Высокий суд! Мессиры бароны Империи! Благородная дама! Magna et veritas, et praevalebit[31]. Я не могу оспаривать решений моего великого отца. Остается склониться перед ними. Дама фон Виттенштайн – ваших заслуг отныне никто не смеет отрицать. Барон фон Фирхоф – вы помилованы и свободны.

Старик генеральный судья за спиною императора вздохнул, украдкой почесал усталую поясницу, потер седую бровь, потрогал набрякшее левое веко и потихоньку убрал свиток в ларец, неразборчиво пробормотав последнюю на сегодня латинскую фразу: «Ex aequo et bono»[32].

Тем временем зал взорвался гомоном. Кое-кто из родичей убитых у перевала в гневе спешил к выходу. Иные, не затронутые счетом крови, беззаботно перебрасывались шутками, делая игривые предположения относительно характера особых заслуг Алиеноры. Один из солдат, устав от многочасового стояния на ногах и вынужденного благопристойного безмолвия, неистово загорланил:

– Слава! Слава!

Возгласы охотно подхватило возбужденное собрание.

Люди смеялись, вопили, прорывались вперед, чтобы получше рассмотреть государственного преступника, волею судьбы ставшего героем на час.

«Как бы не получить в давке заодно и ножом в живот – от недовольных милосердным правосудием». Людвиг не чувствовал ни радости, ни торжества – ничего, кроме усталости. Ученый, волшебник и бывший инквизитор, вошедший в зал суда под ропот ненависти, покидал тот самый зал под неистовые крики восторга. На площади, когда люди отчасти разошлись и стало просторнее, фон Фирхофу удалось пробиться к своим друзьям.

– Спасибо вам, благородная Алиенора. Вы воистину благородны.