Читать книгу "Всем смертям назло - Вадим Давыдов"

— Видишь ли, какое дело, Дашенька, — ласково произнёс Гурьев. — Я, конечно, бронепоезд. Но я передвигаюсь всё-таки по рельсам. А Тэдди… Андрей – он тоже бронепоезд, но летающий. И я совершенно не понимаю, что – а, главное, как – ты собираешься со всем этим делать.

Сталиноморск. Апрель 1941 г

Первым из гондолы выпрыгнул Тэдди – сразу же, едва только открылся люк, не дожидаясь трапа. Мягко, как барс, — Гурьев залюбовался: моя школа, — и выпрямился. И шагнул навстречу. Они обнялись.

— А поворотись-ка, — Гурьев взял Тэдди за плечи, действительно немного повернул. Форма капитана британских ВВС смотрелась на юноше бесподобно. Он был на несколько сантиметров ниже, но – очень, очень похоже стремительный, гибкий и сильный. Моя школа, снова подумал Гурьев. Моя, моя. — Я всё о тебе знаю, малыш. Всё-всё. Я горжусь тобой – больше всего на свете. Больше, чем всем остальным, что я когда-нибудь сделал.

Тэдди улыбнулся:

— Я старался. Где она?

— Ждёт. Иди, — он легонько подтолкнул его в сторону Даши.

Гурьев легко сделал вид, что не смотрит и не видит. А сам – смотрел. У него было целых три, а то и четыре минуты, пока подадут трап. Он увидел, как Тэдди качнулся – в тот самый миг, как в него угодила та самая, та самая улыбка. Вот так, подумал он, вот так, мой мальчик, вот так, малыш. Нету, нету у тебя этой закалки. Не то, что у меня. И это хорошо. Хорошо. Просто здорово.

И повернулся, — увидеть, как на русскую землю спускается она. Господи. Рэйчел.

* * *

— Здравствуй, — сказал он по-русски. — Здравствуй. Здравствуй, Даша.

— Здравствуй, — прошептала Даша, во все глаза рассматривая – незнакомую форму, какие-то ордена. И встретившись с ним взглядом, улыбнулась. — Видишь, я обещала тебя ждать. Я знала, что ты прилетишь. Потому что ты обещал. Здравствуй, Андрей.

— Разумеется, я прилетел, — он вздохнул и осторожно взял девушку за руку. — Я прилетел и хочу, чтобы ты мне всё-всё рассказала. Это очень важно. Ты даже не представляешь себе, насколько.

— Я знаю, — опять улыбнулась Даша, доверчиво и спокойно позволяя ему держать её руку. — Я знаю, Андрюша. Конечно, я всё тебе расскажу. А Рэйчел?

— Она сейчас спустится.

— Здорово. Идём, не будем им мешать. Я потом… Им надо обязательно побыть вдвоём сейчас – только вдвоём. Идём?

— Идём.

* * *

— Я очень о многом хотела тебе сказать, Джейк, — он видел, как дрожат её губы, и сердце его рванулось к ней впереди него самого. От желания схватить её, прижать к себе и целовать до потери сознания – её или своего – у него потемнело в глазах, но он знал – нельзя. Не сейчас. Сначала – пусть скажет. Она долго, невероятно долго готовилась – пусть скажет. Пять секунд – я могу подождать. — Я так мечтала об этом. Мечтала о том дне, когда, наконец, я смогу наговорить тебе кучу слов – о том, как я люблю тебя, как ненавижу, как сходила с ума от мыслей о тебе, как боялась тебя не увидеть – никогда больше, не посмотреть в твои глаза, Джейк. Пусть даже – в мёртвые твои глаза. О том, как я ненавижу твоего Варяга, твоего Сталина, как ревную тебя к России и женщинам, которых ты всё время спасаешь здесь, — но я ничего этого тебе не скажу. Я всё время помнила только одно: царь – это суд. Царская кровь – это право судить. Поэтому – слушай мой приговор, Джейк.

— Я выслушаю, — тихо ответил он и кивнул. — Выслушаю и подчинюсь. Каким бы он ни был.

— Я приговариваю тебя к жизни со мной.

— Хорошо.

— Пожизненно.

— Я согласен.

— До самой смерти – твоей или моей.

— Отлично.

— Без права апелляции, Джейк.

— Я всегда мечтал о том дне, когда наступит торжество суда и закона. Что могу я добавить ещё? Здравствуй, моя Рэйчел, — он шагнул к ней и таким до боли знакомым ей движением – одним, стремительным движением – обнял, прижал к себе. И, чувствуя, как тает внутри неё комок ископаемого льда, Рэйчел совсем близко увидела его нестерпимо сияющие серебром глаза: – Здравствуй, певчая моя птичка. Здравствуй, родная моя девочка. Здравствуй, единственная моя. Здравствуй, моя тёпа-растрёпа.

— Я сойду с ума, — проговорила она, всё ещё задыхаясь, после того, как закончился поцелуй, длившийся целую вечность. — У тебя даже вкус губ изменился. Ты несносен, несносен. Совершенно несносен. Я хочу видеть всех этих людей, которые отобрали тебя у меня. Я хочу видеть их глаза. Я хочу посмотреть им в глаза, спросить их: как вам удалось?! Я хочу знать всё, что было с тобой за эти годы. Всё, слышишь меня, чудовище?!

— Да, — он вздохнул. — Это непросто.

— С чего мы начнём? — прищурилась Рэйчел.

— Со школы. Крепость ты уже видишь, — он повёл рукой вокруг себя. — А там – посмотрим. Я подготовился, — он улыбнулся.

— А где дети? — Рэйчел, немного придя в себя, с беспокойством оглянулась вокруг.

— Дети ушли, — улыбаясь, ответил Гурьев.

— Как… ушли?!

— Обыкновенно, — пожал он плечами. — Обыкновенно, родная, как это случается повсюду, изо дня в день. Мальчик берёт за руку девочку, а девочка – мальчика. И они уходят, уходят – на берег тёплого моря, говорить обо всём на свете, смотреть друг другу в глаза. А потом, когда рухнет на землю южная ночь – почти мгновенно, без сумерек – они будут целоваться до умопомрачения, понимая, что созданы друг для друга. В общем, всё очень, очень обыкновенно. Как всегда.

— Боже мой, это ты, ты… Ты! Ты! Это же…

— Немыслимо.

— Прекрати. Ты, ты всё это устроил.

— Ничего я не строил. Вообще ничего. О письме она ничего не сказала. Не обмолвилась ни единым словом. Я не знал – ничего. Разведчица. Как и Варяг.

— Мужчины, — вздохнула Рэйчел. — Мужчины. Мужчины и дети. Какой ужас. Что же из всего этого будет?!

* * *

Восьмиклассники сдавали нормы по бегу на сто метров. Шульгин, увидев приближающуюся пару, присвистнул и махнул детям рукой, — всё. Какие занятия?!

Гурьев увидел, как дети, остановившись, посмотрели на них – и заскакали на месте, замахали руками. Он улыбнулся, махнул в ответ – и услышал радостный вопль:

— Уррра-а-а-а!!! Уррра-а-а-а!!! К Гуру жена приехала!!! Из Англии!!!

Всё разболтала, подумал он немного грустно. Всё разболтала, романтическая дурёха. Ах, как всё это не вовремя.

— Это… что такое? — растерянно спросила Рэйчел, неудержимо краснея. — Кто… Кто им такое сказал?

— Ах, да, — Гурьев сделал вид, что спохватился и в панике захлопал себя по карманам. — Вот.

Он достал кольцо и, взяв её руку, — она даже не поняла ещё, что произойдёт сейчас – надел его на палец Рэйчел. Оно оказалось точно впору – по тому самому безымянному пальцу правой руки, с еле заметным шрамиком у самого суставчика, на средней фаланге. У мамы тоже были маленькие руки, подумал Гурьев.