Читать книгу "Кровавая месса - Жюльетта Бенцони"

— Жаль. Значит, те дни, что тебе осталось провести на этом свете, окажутся не слишком приятными. Будешь есть что придется, и кровать тебе не положена. За кровать надо платить пятнадцать франков в месяц, и деньги вперед… А если даже проведешь тут всего одну ночь, остаток тебе никто не вернет! — Он громко засмеялся, заставив Лауру вздрогнуть.

Следуя за ним, молодая женщина прошла по длинному центральному коридору с высоким сводчатым потолком. Этот коридор делил тюрьму на женское и мужское отделения. В центре тюрьмы располагался двор, напоминавший темный и сырой колодец, и теперь с трудом верилось, что когда-то на его месте был цветущий сад.

Стуча сабо, тюремщик прошел в боковой, более узкий коридор и наконец открыл дверь в маленькую камеру. Две женщины, сидевшие друг против друга на брезентовых складных кроватях, обернулись на звук открывшейся двери. Между ними стоял табурет, на нем в простом подсвечнике горела свеча; в углу валялась куча соломы.

— Привет честной компании! — весело приветствовал их тюремщик. — Я вам привел подружку, но не стоит из-за нее суетиться. Солома ей вполне подойдет!

Женщины одновременно встали, не обращая никакого внимания на тюремщика, и тот вышел, что-то ворча себе под нос. Лаура сразу узнала молодую женщину: она видела ее выбегавшей из мастерской Давида в Лувре. Но первой заговорила женщина постарше:

— Трудно сказать в этих обстоятельствах «добро пожаловать», сударыня, но мы с госпожой Шальгрен постараемся сделать все возможное, чтобы ваше пребывание здесь было сносным. Я графиня Евлалия де Сент-Альферин.

— Меня зовут Лаура Адамс. Я американка, — ответила молодая женщина, впервые застеснявшись своего вымышленного имени.

Лаура огляделась по сторонам и тяжело вздохнула. Она вспомнила, как ее привели в тюрьму Форс после событий 10 августа. В те времена она была маркизой де Понталек. Тогда ее подругами по несчастью стали госпожа де Турзель, гувернантка королевских детей, ее дочь Полина и несчастная принцесса Ламбаль.

— Меня обвиняют в том, что я английская шпионка и друг барона де Баца, — добавила Лаура.

Та, что совсем недавно носила имя Лали Брике, протянула ей обе руки:

— Большинство обвинений, которые здесь предъявляются, просто смехотворны. Если вы американка, вы никак не можете быть английской шпионкой… А если вы и в самом деле друг барона, то я стану вашим другом. А пока мы устроим вас на ночь.

— Благодарю вас за теплый прием, но мне не хотелось бы причинять вам неудобства. Вот только… нет ли у вас воды? Я очень хочу пить!

— У нас есть морс из смородины, — сказала Эмилия Шальгрен.

Она достала из-за кровати бутылку и стакан, протерла его и налила Лауре морс. Напиток был холодным, чуть кисловатым, просто восхитительным! Отдавая стакан, Лаура заметила, что госпожа Шальгрен не сводит с нее глаз.

— Мне кажется, что мы уже знакомы, — призналась она. — Я вас где-то видела, но никак не могу вспомнить, где именно…

— В Лувре, — подсказала Лаура. — Я входила в мастерскую Луи Давида, а вы оттуда… выходили.

— Вы дружны с этим негодяем? — В прекрасных черных глазах Эмилии Шальгрен вспыхнуло недоверие.

— Нет. Я приходила к нему, чтобы попросить заступиться за одного человека, которого только что арестовали.

— И он ничего не сделал, разумеется! — гневно воскликнула Эмилия. — Я здесь исключительно по вине Давида, и мой несчастный брат Карл Берне напрасно тратит время, пытаясь добиться моего освобождения. Если вы хоть в чем-то отказали Давиду, вам не спастись…

— Вы хотите сказать, что Давид…

— Да. Это он отдал приказ о моем аресте. Арестовали не только меня, но и мою подругу Розали Фийель и всех тех, кто жил вместе с нами в замке Мюэтт. После той сцены, которую вы видели, Давид не переставал преследовать меня. Он приходил снова и снова, пока я не приказала вышвырнуть его вон. Этот негодяй говорит, что любит меня, но его любовь — худшая кара, которая может постичь женщину!

Тем временем графиня Евлалия сняла матрас со своей брезентовой кровати и положила его там, где плитки пола были немного чище.

— Я думаю, пора ложиться спать, — сказала она.

— Завтра у нас будет достаточно времени для бесед, а мисс Адамс выглядит очень усталой…

Лаура смутилась и запротестовала против того, чтобы графиня разоряла из-за нее свою постель. Но Евлалия не стала ее слушать:

— На брезенте очень удобно, а кроме того, у меня остается одеяло. У госпожи Шальгрен их два, и я не сомневаюсь, что она вам даст одно.

— Разумеется. Мне повезло хотя бы в том, что благодаря брату я ни в чем не нуждаюсь.

Женщины легли, но Лаура никак не могла уснуть. Страшная сцена, свидетельницей которой она стала, не выходила у нее из головы. Она снова видела Мари на эшафоте, перед ней проходили лица друзей… А когда перед ее внутренним взором представал Жан де Бац с посеревшим, мертвым лицом, Лаура не выдержала и заплакала — впервые за этот страшный день. Она зарылась лицом в подушку, чтобы никого не потревожить, но у графини был очень тонкий слух. Она снова зажгла свечу, подошла к Лауре и села рядом с ней на пол.

— Что вас так мучает, моя дорогая? — шепотом спросила графиня Евлалия, чтобы не разбудить госпожу Шальгрен. — Если вы друг де Баца, можете довериться мне. Я люблю Жана как родного сына. Он спас меня от отчаяния в минуту страшного несчастья, и теперь мне хотелось бы помочь вам… Если рассказать о том, что тебя мучает, это иногда облегчает боль.

И Лаура заговорила, несмотря на то, что Эмилия приподнялась на локте и слушала их. На этот раз она рассказала все, не скрывая своего настоящего имени, потому что обе эти женщины внушали ей безграничное доверие. Она рассказала, как барон спас ее во время массовых казней в сентябре 1792 года и как она жила в его доме. Рассказала о своей дружбе с Мари, о своем участии в делах барона после того, как она из Анны-Лауры де Понталек превратилась в Лауру Адамс, и, наконец, о драме, разыгравшейся на площади Низвергнутого Трона… Лаура умолчала только об одном — о своей любви к Жану де Бацу.

— И Давид позволил вас арестовать и не пошевелил даже пальцем, чтобы вас спасти? — с презрением переспросила Эмилия Шальгрен. — Вы говорили, что он так стремился стать вашим другом…

— Все мы в руках господа, — вздохнула графиня Евлалия. — Но вы обе так молоды, дети мои… А вот я мечтаю о смерти, пусть и такой неприглядной.

— Почему вы хотите умереть? — осторожно спросила Лаура. — Вам некого больше любить?

— Увы. У меня была единственная дочь, и ее я любила больше всего на свете.

Графиня де Сент-Альферин рассказала свою историю. Лаура уже знала ее от Мари и Жана, но слушала Евлалию с трепетным вниманием, потому что она знала, что испытывает мать, когда умирает ее дитя. Она тоже хотела умереть, когда господь забрал у нее Селину, и теперь Лауру с какой-то непонятной силой тянуло к графине Евлалии, с которой еще несколько часов назад она не была даже знакома.