Читать книгу "Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами - Анна Делла Субин"

новом режиме. Если на раннем этапе христианства к индейцам в самом деле являлся апостол, а они его отвергли, то их следовало считать падшим, испорченным народом идолопоклонников, обладающим примерно тем же статусом, что иудеи и мусульмане по Кастильскому закону. Если один раз индейцы уже пренебрегли Словом Божьим, то их успешное обращение в христианство вызывало большие сомнения. В глазах инквизиции даже евреи и мусульмане, перешедшие в католицизм несколько поколений назад и внешне придерживавшиеся этой веры, считались запятнанными и злобными. Но если никаких попыток обращения в христианство на его раннем этапе не было и в помине, это сразу переводило индейцев в категорию невинных жертв, которые, как язычники до прихода Христа, пребывали в состоянии чистого, данного от природы мышления. В этом случае они заслуживали уважения, потому что в полной изоляции от веры, которую им потом пришлось познать, силой единственно своего разума пришли к выводу о существовании Виракочи. Оценивая эти свидетельства, Саагун указывал на полное отсутствие в Новом Свете пшеницы, считая это доказательством отсутствия прежде попыток обращения в христианство. Представить мир без злаков, зерна которых считались самим телом Христа, не представлялось возможным.

Официальная позиция, занятая католической церковью и кастильской короной, сводилась к тому, что индейцы пребывали в состоянии естественной благодати. В 1493 году папа Александр VI издал буллу, устанавливавшую, что право аннексировать территории Нового Света зиждилось на обращении коренного населения в католическую веру. Индейцы были невинными неофитами – иначе и быть не могло, ведь если считать их такими же неисправимыми, как мусульмане или иудеи, то каким образом Испании оправдать колонизацию Нового Света? Корона взяла на себя роль покровителя-отца: с точки зрения права индейцев следовало считать младшими братьями, а принятые в 1542 году законы запрещали обращать их в рабов. Однако, несмотря на эту официальную позицию, многие испанцы продолжали видеть в коренных жителях Америки падший народ идолопоклонников, исповедовавших извращенную версию христианства. Ссылаясь на практики человеческих жертвоприношений и извечные обвинения в каннибализме, богослов Хуан де Сепульведа называл индейцев недолюдьми и утверждал, что они соотносятся с испанцами «как обезьяна с человеком» (27). По его словам, к ним надо было относиться как к последователям закоснелых религий, объявлять им по всем правилам войну и обращать в рабство. Конкистадор Гонсало Фернандес де Овьедо высказался на эту тему так: «Кто станет отрицать, что использовать против язычников порох – то же самое, что курить во славу Господа нашего ладан?»

По мнению евангелистов наподобие Саагуна, апостолы своим посещением континент не удостаивали, но вместо них туда явился другой земной скиталец – дьявол собственной персоной. Сей монах высказал предположение, что после прихода в Старый Свет христианства Сатана перекочевал в Новый. А раз так, то туземных богов следовало считать не плодом языческого воображения, а самыми настоящими демонами, подручными Сатаны, который и основал этот странный культ почитания. В своих миссионерских усилиях братья, по-видимому, вовсю бились над решением вопроса о том, как убить бога. Первый способ сводился к крещению: монахи говорили своим ученикам, что под святой водой демоны, приставшие к человеку, тут же тонут. Но одной воды для экзекуции было мало.

Миссионерам надо было дать новое определение термину теотль и трансформировать божественное начало в моральном смысле, чтобы подчеркнуть добро в его священном статусе и избавить от зла. Их задача заключалась в том, чтобы вскрыть сами слова языка и выхолостить из них все, что так или иначе могло относиться к Богу.

В 1530-х годах для обозначения демона или дьявола монахи выбрали мутное словцо, с помощью которого делили на категории туземных богов: тлакатеколотль, что в переводе с языка науату означает «человек-сова» (28). Изначально оно означало злобного, способного менять облик шамана, который по ночам превращался в рогатую сову – птицу загробного мира. Этот опасный полуночный колдун был известен своей способностью насылать болезни и смерть, но к теотлям, как выяснили монахи, его не относили. Отождествляя местных божеств с «существами, хоть и наделенными сверхчеловеческим могуществом, но по сути являвшимися людьми», как писала антрополог Луиза Беркхарт, братья надеялись с помощью названия лишить их святости. Под их непосредственным руководством сочинители из представителей народа науа стали то и дело использовать его в своих текстах, и с течением времени оно действительно прижилось. Старые боги превратились в сов.

Но кроме них испанским священникам надо было лишить божественного начала и еще кое-кого: самих себя (29). По словам брата Мотолиньи, индейцы продолжали называть испанцев теотлями до тех пор, пока монахи не вывели их из этого заблуждения, рассказав, что Бог только один. Один из способов искоренить устаревшую концепцию сводился к крещению – после него многие индейцы «называли конкистадоров испанцами», – писал Мотолинья. Но «некоторые глупцы из числа самих испанцев восприняли это оскорблением, стали жаловаться, возмутились нашим поведением и заявили, что мы лишили их имени и статуса. Причем совершенно серьезно, забывая, что присвоили себе имя, принадлежащее одному только Богу». За этим их возмущением скрывалась глубокая тревога: если испанцы больше не боги, а индейцы теперь тоже христиане, такие же как они, то на каком основании и далее проводить различия между двумя народами? Если все принадлежат одному всеобщему братству Христа, как проповедовал святой Павел, то по какому праву испанцы могут эксплуатировать земли туземцев и их труд? В 1550 году в Вальядолиде на эту тему прошли всем известные дебаты, в ходе которых Бартоломе де лас Касас с вызовом спросил Хуана де Сепульведу о моральных правах и обязательствах по отношению к народам Нового Света. Если аборигены обращались в христианство и в силу этого их нельзя было превращать в рабов, каким образом поддерживать в хрупких новых колониях идею европейского превосходства? Образовавшуюся брешь должно было заполнить собой новое божественное начало.

* * *

В это же время в Новый Свет прибыли боги других оттенков. Историки то и дело опускают тот факт, что в испанском завоевании приняли участие и жители Западной Африки, похищенные и проданные в рабство. «Их нарекали именами богов, спустившихся с небес» – этот отрывок из “Флорентийского кодекса” всем хорошо известен. Но вот вторую часть предложения, способную многих поставить в затруднительное положение, цитируют редко: «а черных называли нечистыми богами» (30). В последовавший за испанским завоеванием век свыше двухсот тысяч африканцев смогли пережить плавание через Атлантику, чтобы тяжко трудиться, как правило, в качестве слуг в испанских домах. Население порабощенных африканцев вскоре превысило число конкистадоров, угрожая нарушить хрупкий баланс власти в колониях. По обе стороны Атлантики ширился миф о европейской божественности; легенды о том, как Кортеса принимали за Кетцалькоатля, а