Читать книгу "Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая - Ципора Кохави-Рейни"

маленькой темной комнатке.

«Я потратил свою жизнь впустую. Был погружен в мечты, и очнулся. Я занимался самообманом, Наоми. Обманывал себя тем, что создам новое поколение, которое произведет революцию. Ошибся. Поколение, пришедшее нам на смену, – серое и невзрачное. Кибуц – не самое лучшее изобретение человека на земле».

На склоне лет он с болью критикует направление развития израильского социализма:

«Рабочая партия Израиля подобна всем тоталитарным политическим режимам в мире. Она похваляется созданием высокой цивилизации, но не озаботилась развитием высокой культуры».

Страх смерти витает в доме. Тело Израиля все больше усыхает. Он сидит у большого рабочего стола. Она – на другом его конце, не отрывает взгляда от страдающего выражения лица мужа. «Если ему суждено умереть, возьми меня с ним. Нет мне жизни без него». Безмолвен ее крик, обращенный к Богу. Израиль подает ей лист с написанным им от руки стихотворением в духе любимого им поэта Юлиана Тувима.

Всё

Всё отдать тебе, все мечты, весь трепет

Печали в теле моём, в душе и судьбе! —

Прошлое – память о тебе,

Будущее – твой святой взгляд, что нас вдвоем скрепит

Всё отдать тебе, всё для тебя вынести

До последней капли силы и любви

Потратить на тебя все пламя юности,

Выстлать твой путь каплями моей крови

Отрицать! Пожертвовать собой!

Пойти на сговор с Иудой Искариотом,

Перегрызть зубами преграду на пути твоем,

Изречь во имя твое любую ложь,

На колени встать перед киотом,

На гибель пойти, если ты меня туда пошлешь

И послать тебе последний поцелуй у края бездны

В тихой радости умереть у твоих ног

Оглянувшись, понять: все надежды бесполезны

И лишь во имя твое умереть я мог

И на полях написал: «стихотворение немного сентиментально. Но я очень его полюбил».

Израиль совсем обессилел, как после боя. Под глазами красные пятна. Лицо бледно и печально. Мысль о цинизме его идеологических врагов вызывает у Израиля сердцебиение. Они кричали ему в лицо в 1958, чтобы он ушел из кибуца, и с тех пор сердце его разбито. Мечта его разлетелась вдребезги. Он видит ясно, как кибуц идет по неверному пути к закату.

Израиль кладет под язык нитроглицерин, чтобы унять сильное сердцебиение.

Она несчастна. Израиль потерял более десяти килограмм, лицо похудело и побледнело. Они ходят от одного врача к другому. Напрасно. Израиль не занимается самообманом. Что будет с семьей, когда его не станет? Под его давлением Наоми старается сблизиться с дочерьми. Две из них с мужьями живут в кибуце Мишмар Аэмек. Старшая дочь родила девочку, младшая – сына. Небольшая напряженность существует между дочерьми и матерью. И отношения между Израилем и его дочерью их не касаются.

Чувствуя приближение конца, Израиль надеется лишь на Шалхевета Приера. Израиль верит в то, что его одинокий друг, приближающийся к пятидесятилетнему возрасту, посвятит свою жизнь Наоми и его дочери. Израиль даже рассказывает намеченному жениху, как тому справиться со сложностями характера Наоми, и жить с ней в мире. «Не надейся, – сказал он Шалхевету, – что между вами сложатся любовные отношения после того, как они сложились между мной и ею».

Она затыкает уши. Он упрямо пытается пробудить ее от иллюзий. «Дорогая, ты не сможешь в одиночку растить нашу дочь. Шалхевет будет ей прекрасным отцом. Дай мне слово, что ты выйдешь за него замуж. И я уйду из этого мира спокойным, в сознании, что у ребенка будет обеспеченный дом».

«Израиль, – говорит Наоми, – Шалхевет – дорогой для нас человек, но жить с ним я не смогу».

«Он интеллектуал, он тебя поймет».

«Я не в силах выдержать прикосновение чужого мужчины».

«Мы познали вкус сиротства. Оно принесло много страданий каждому из нас. Дорогая, во имя дочери выйди замуж за Шалхевета. Я не хочу, чтобы она жила сиротой».

Его жена – знаменитая писательница, успокаивает себя Израиль, известные люди стоят в очереди, чтобы с ней встретиться. Многие очарованы ее талантом, предлагают работу.

Она никого так любить не будет, как его, Израиля. Но Шалхевет уверил его, что будет заботиться о ней и дочке. Малышка будет находиться под мужским присмотром, тем более что Израиль заметил взаимную симпатию своей дочери и Шалхевета. Он учил ее японскому искусству, при его помощи она складывала из бумаги кораблики и разных животных. Израиль рисует в своем воображении идеальную картину. Его единственная любимая дочь будет гулять по дорожкам научного института имени Хаима Вейцмана с человеком, которому симпатизируют все, кто его окружает. Будущее дочери – главная его забота. Лучше всего, чтобы его дочь росла и воспитывалась подальше от кибуца. Наоми хорошо знает, что Израиль идеализирует дочку. Девочка хочет не походить на своих отличающихся от всех родителей, она теряет свою необычность.

Они лежат в постели, прижавшись друг к другу. Страх сливает их тела. Ночи тяжки и утомительны. «Что с тобой, дорогая Наоми. Ты хочешь войти в меня? Ничего от меня не осталось», – шепчет ей Израиль. Ему тяжело дышать. В темноте он сознается, что жизнь его пуста. Кибуц вовсе не жемчужина творения. Единственная радость для души – учеба, сочинение и уединение.

«После моей смерти, иди своим путем. Пойди учиться в университет, это твой путь», – советует он. Что же касается его намерений, то последние свои силы он хочет вложить в учебу, в развитие теорий, в разработку защиты идей и мнений на тему морали, общества и науки о государстве. Но, первым делом, – руки. С утра до обеда я буду работать на предприятии «Амкор».

Наоми несчастна. Её Израиль сдался жестокому девизу, лишенному человеческого содержания. «Я буду ползти на четвереньках, и работать, – упрямится он, – это мой священный принцип все годы в кибуце».

Она сопровождает его на работу в «Амкор», держа его за руку, и умоляет: «Израиль, хватит, Ты всю свою жизнь отдал кибуцу». Он с трудом тянет ноги в тяжелых ботинках, постанывая при каждом шаге. Она пытается отогнать от себя мысль, что каждый его шаг – в сторону смерти. Члены кибуца видят, что Израиль еле дышит, с трудом несет свое тело, и никто не говорит ему, чтобы шел домой. Она бросает сердитый взгляд в их сторону, и крик застревает у нее в горле: почему никто не встанет и не скажет, чтобы Израиль не приходил работу?!