Читать книгу "Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт"

Мы вставали утром после восхода солнца, часов, может быть, в семь или в восемь. После завтрака, состоящего из булочек, повидла и кофе, мы ждали почтовый фургон, который приезжал четыре раза в день. Мы уезжали на нем, чтобы эсэсовцы не увязывались за нами. Все остальное время, даже когда мы собирали землянику, двое маячили у нас за спиной. Я спрашивала Еву: «Они охраняют нас или следят за нами?» Но она говорила: «Не беспокойся… просто делай, как я: не обращай внимания».

(Кто-то — возможно, мать Гертрауд Паула — видимо, говорил с Алоисом Винбауэром, поскольку в своей семейной хронике он записал: «Когда Гитлер отлучался из Бергхофа, что в течение войны случалось все чаще, Борман и СС брали управление в свои руки, не забывая напоминать Еве о своей власти».)

Гертрауд продолжает вспоминать об их времяпрепровождении:

Захватив купальники и что-нибудь съестное, мы ждали у черного хода, где разгружался почтовый фургон, потом залезали в кузов и сидели на полу, вытянув ноги, пока он вез нас через Берхтесгаден к Кёнигзее. Еву нередко узнавали. Мы высаживались на берегу озера, брали маленькую лодку с веслами и плыли к красивому, уединенному местечку возле низвергающегося с горы водопада. С утра и почти до вечера мы находились одни в этом раю. Ни души поблизости, только мы, две молодые женщины, наши книги и закуски, солнце и вода. Обычно мы плавали или забирались на гору, к вершине водопада и мчались вниз с потоком воды. Если одна из нас хотела переплыть озеро, вторая сопровождала ее на лодке, чтобы помочь, если пловчиха выбьется из сил.

Их наивность действительно выглядит преступной. По всей Германии голодные и бесприютные люди страдали и умирали, жители разрушенных городов набирали воду из колонок, а Ева и ее кузина плескались и дурачились, словно мир пребывал в благоденствии. Окидывая взором холодные синие воды озера, они наслаждались отменной едой и беседой: о доме, родителях и друзьях, но никогда — о Гитлере.

В конце августа 2004 года я ездила посмотреть на Кёнигзее (Королевское озеро) возле Берхтесгадена. Это длинная, узкая полоса воды глубиной 200 метров. Самое глубокое и чистое озеро в Германии расположено на дне долины и врезается наподобие фьорда между двух горных цепей. На западе возвышаются пики Ватцман (2713 метров) и Малый Ватцман (2307 метров), на которые открывался вид из Бергхофа. С восточной стороны другая цепь тянется от вершины Гроссес Тойфельхорн (Большой Рог Дьявола) до Йеннера и Высокого Гёлля. Я села в один из туристических корабликов, снующих туда-сюда по всей восьмикилометровой длине водоема. Солнце в тот день то выходило, то пряталось за облаками, так что от света и тени постоянно менялся цвет волн, скользящих меж покрытых лесами склонов и горных утесов. Озеро то искрилось и сверкало, то внезапно мрачнело. Неудивительно, что этот пейзаж с неровными, зазубренными вершинами и бездонным ледяным озером вдохновлял простодушных крестьян на создание мифов и легенд, в которых переплетались образы ведьм, демонов, святых, королей, королев и пяти королевских дочерей. Но в то же время место изобилует христианскими святынями: от часовни Святого Варфоломея двенадцатого века на западном берегу до усыпальниц и распятий с религиозными надписями и высеченных в камне мемориалов на скалах у самой воды в память об утонувших в какую-то давнюю бурю монахах и пилигримах. Подумать только, это полное суеверий и призраков озеро породило как безжалостную диктатуру Гитлера, так и ласковый домашний уют Евы.

На юге от Кёнигзее находится Оберзее, озеро поменьше, в котором особенно любила купаться Ева. Дойти до него можно за пятнадцать минут по тропинке, усыпанной прохладной галькой, перешагивая через корни древних деревьев. Если вам повезет, отыщется и водопад, шумящий среди скалистых отрогов, настолько уединенный, что Ева плескалась в нем обнаженной. Кто бы сомневался, что эсэсовцы издалека настраивали на нее свои бинокли.

Гертрауд продолжает свой рассказ о том, как она гостила в Бергхофе и чем занималась там целыми днями:

В плохую погоду мы играли в настольные игры, чаще всего в игру под названием «Бимбо», где на карточках нарисованы буквы и цифры (как в скрэббле). Иногда засиживались до позднего вечера. Еще мы играли в баварский тарок, в Mensch, argere dich nicht (игра из детства Евы), в «Мельницу» (моррис с девятью шашками) и в уголки. Каждый день мы смотрели фильмы, как современные немецкие, так и старое немое кино, Ева его обожала. Мы с ней никогда не спорили — нет, минуточку, однажды только. У меня были чудесные туфли на высоких каблуках, но когда я в первый раз надела их, Ева сказала: «Ой, какая ты высокая! У тебя других нет?»

У меня были только еще одни, на пробковой подошве. Тогда горничная принесла корзину, из которой Ева выбрала пару белых туфель на совсем низких каблучках.

«Вот эти в самый раз для тебя!» — сказала она. Ей не хотелось выглядеть ниже меня.

Они играли в игры, играли с платьями Евы, как маленькие девочки, переодевающие вырезанных из картона кукол, слушали пластинки. Марлен Дитрих, которой некогда так восхищался Гитлер, пела теперь антифашистские песни для американцев, высмеивая фюрера и его продажную свиту. Каждый день походил на предыдущий под неусыпным надзором офицеров СС:

Их мир давил на меня. Но мне не давала покоя моя задача — вывести Еву из летаргии. Поэтому я не уезжала. Я хотела понять, что так привязало ее к этому человеку, хотела поддержать ее. Но она пребывала в глубокой депрессии, а я все-таки не врач. Мне стало ясно, что она пропала безвозвратно. Она была самой несчастной женщиной, что я когда-либо видела.

Ева поощряла кузину продолжать занятия. Гертрауд готовилась к защите диплома по физике в университете Йены.

Ева сама читала журналы мод, но настаивала, чтобы я готовилась к экзаменам. Мне кажется, некоторые люди в душе никогда не взрослеют, и Ева была из таких. Мой дядя Алоис говорил: «Ева — очаровательная девушка, живущая в зачарованном мире». Но он никогда не знал ее взрослой, только семи-восьмилетним ребенком. По-моему, ее часто понимали неправильно. Конечно, она скучала до смерти — я тоже, — оттого она и переодевалась несколько раз в день, и прическу все время меняла. В те вечера я многое узнала о моде. Иногда нас навещали подруги Евы Манди и Митци или Георг со своей сестрой Кати. Они проводили долгие часы за настольными играми. Ева показывала мне драгоценности, которые собиралась отдать мне: намек на то, что она уже решила лишить себя жизни, если война будет окончательно проиграна. Под конец она взглянула-таки в лицо действительности. Она была спокойна и, я уверена, сама сделала свой выбор.

Однажды ночью, когда они находились в Мюнхене, город подвергся длительной воздушной атаке. Девушки укрылись в подземном бомбоубежище за домиком на Вассербургерштрассе. Ева открыла один из двух сейфов и подарила кузине кое-какие свои украшения, в том числе прелестное ожерелье из жемчуга и бриллиантов. Она сказала: «Траудль [так в семье ласково называли Гертрауд], эти ожерелье и браслет — тебе. Мне они больше не нужны. Береги их, смотри, чтоб не украли».