Читать книгу "Гиперборей - Юрий Никитин"

— Пусть горит. Все равно не наше!

Лицо Олега было черным, как ночь, в глазах вспыхивали игасли багровые отблески. Он сказал тяжело:

— Умилы и Гульчи здесь нет. Я бы ощутил.

Дверь распахнулась с металлическим скрежетом. На порогепоявился ухмыляющийся страж:

— Эй, черненькая! Тебя изволит видеть князь.

Гульчачак сердито поднялась с холодного каменного пола.Страж намерился дать ей леща, она отшвырнула его руку — потную, длинную иотвратительно волосатую, взбежала по выщербленным ступенькам.

Первый поверх терема-крепости был из камня, но выше шлитолстые бревна, и Гульча сразу перестала ежиться — от дерева шло почтичеловеческое тепло. Она чувствовала ощупывающие глаза стража, но необорачивалась. Он всегда смотрел на нее по-хозяйски: возможно, ее обещали ему.

Они прошли через ряд длинных палат. У каждой двери топталисьвоины — в доспехах, в начищенных до блеска шлемах, в руках держали странныекопья с широкими зазубренными остриями. Двое бросали кости, прислонив копья кстене. Лица их были в шрамах, глаза холодные, движения четкие. Их желтые оттвердых мозолей ладони никогда не уходили далеко от копий.

Последняя дверь была широкой, окованной железными полосами,украшенной серебром и золотом. Двое стражей скрестили перед Гульчей исопровождающим ее воином копья. Их лица были застывшие, но глаза хитро щурились.

— В чем дело? — потребовал длиннорукий сердито.

Один из воинов прорычал с веселой угрозой:

— Телепень, ты знаешь...

Телепень угрюмо оглядел их ухмыляющиеся рожи, буркнул:

— Нечего лыбиться, дурни! Теперь это моя корова. Эй,девка, раздевайся!

Гульча отшатнулась:

— Я?.. Здесь?

— На князя трижды за месяц замахивались, ясно? Он каккость в горле немецкому королю, бодричам, польским князьям... Даже хазарам,наверное.

Гульча смотрела ему в глаза, еще не веря, и он хрюкнулнетерпеливо, быстро и грубо сорвал с нее одежду. Оба стража захохотали, одинсказал насмешливо:

— Корова?.. Не тянет даже на коровку. Так, теленок...Дам тебе...

— Умойся, — огрызнулся Телепень.

Он потряс одежду Гульчи, ощупал, отбросил, знаком велелсбросить сапоги, потряс каблуками вверх перед стражами, с отвращением швырнулей под ноги. Кожа Гульчи пошла пупырышками от холода и насмешливых взглядов, ноне горбилась, алые кончики грудей застыли, острые и твердые, как наконечникистрел. Телепень швырнул ей одежду в лицо, гаркнул зло:

— Одевайся, дура! Обрадовалась, ишь... светишьоттопыренной задницей!

Стражи опять захохотали. Гульча услышала хриплый голос:

— Дам три куны... Даже серебряный динарий!

Удерживая слезы, Гульча торопливо натягивала одежду. Когданаклонилась за сапогами, слезы прорвали запруду, хлынули по щекам. Телепеньухватил ее за плечо, раскрыл дверь и втолкнул пленницу. Сзади тяжелозахлопнулась дверь.

Гульча очутилась в парадной палате, кое-как поправилаодежду. Помещение было невелико, в три узких окна заглядывали яркие звезды. Нашироком и массивном троне сидел князь — темноволосый воин с жестоким лицом,широкогрудый, массивный, с холодными, как лед, глазами. В двух шагах перед нимсидела на широкой лавке Умила, на коленях у нее вяло ворочался и капризничалИгорь. Лицо княгини было смертельно бледное, под глазами огромные черные круги.Она смотрела на грозного князя со страхом, пугливо вздрагивала.

Твердослав окинул Гульчу ледяным взором, поинтересовался:

— Телепень, ты уже развлекался?

— Нет, — присягнул Телепень торопливо. — Этостражи обыскивали. Княже, в ее волосах можно спрятать кинжал, а в таких сапогах— по мечу!

Твердослав буркнул с отвращением:

— До слез доводить не обязательно... так сразу. Сядь,женщина.

Гульча утерла кулачком глаза, опустилась на лавку поближе к Умиле.Князь смотрел пристально, не отрывая взгляда. С края лба через скулу опускалсядлинный рубец. Князь был в кольчуге, на поясе висел меч, будто он сидел наконе, а не на троне в своем тереме.

— С какой целью вы вторглись в мои земли? Скольковас? — спросил он резко.

Гульча независимо пожала плечами:

— Семь человек. Из них две женщины и один ребенок. Я незнаю более трусливого племени, чем урюпинцы.

Умила испуганно дернула ее за рукав, но голос Твердиславабыл таким же ровным и холодным, безжалостным, как лезвие меча:

— Среди мужчин признали Рудого. Он сейчас служит уРюрика Буянского — Рюрика Ютландского, как зовут на севере. А где Рудыйпройдет, там иной раз чуме ничего не остается. Рудый зря не появится! Откуда язнаю, что следом не идут войска Рюрика?

Умила сказала мертвым голосом:

— Я слышала от мужа, что лучшие лазутчики — урюпинцы.

— Насчет лазутчиков не знаю, — ответил Твердиславровным голосом, — но разведка у меня хороша. Лазутчики выведывают пронаступающие войска, а разведка узнает о готовящемся наступлении, о будущейвойне. Почти магия, верно? Ведун, веды, ведать, ведьмы, разведать... Знаю отразведчиков, что делается во всех ближних и дальних королевствах. Знаю и то,что Рюрик с двумя воеводами внезапно исчез, а войско уже начало высадку на берег.Верно? К тому же мне принесла вести не моя разведка, а кто-то неизвестный...Даже указал дорогу, по которой едете! Надо признать, несмотря на карту,несмотря на высланные на поиск отряды лучших воинов, поймать вас было непросто!

Умила растерянно смотрела на грозного Твердислава. Гульчаответила сердито:

— Откуда мы можем знать такое? Когда сели на корабль,все позади еще оставалось тихим.

Дверь приоткрылась, появилась голова стража:

— Княже, дозволь усилить охрану?

— Что стряслось?

— Лист нашел, что вражеские лазутчики... ну, те,которых захватили, а они утекли, так вот они уже в тереме!

Твердислав быстро взглянул на женщин. Лицо Умилы осветилосьизнутри, а Гульча гордо вскинула носик, ее слезы мгновенно высохли.

— Поднять на ноги дружину! — велел Твердиславсдавленным голосом. — Окружить замок! Чтобы мышь не проскользнула! Явстречался с этим Рудым однажды... Оборотень он, что ли?.. Удвоить охрану укаждой двери. Листу и Красномиру взять лучших воинов из старшей дружины, пройтипо всем комнатам.

Страж рявкнул:

— Сделаем!

Он исчез, а Твердислав медленно повернулся к женщинам:

— Скоро я их допрошу. С каленым железом, щипцами... Онирасскажут все. Давно хотел встретиться с Рюриком. А за голову Рудого я еще пятьлет тому объявил награду в десять гривен серебра!