Читать книгу "Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов"

– «Может – выпьешь яду. Слижешь дважды».

– «Знаешь? – Мне уже не важно». – И резюмировал, потише, – «Все не так уж важно».

Слова и звуки навевали настроенье. Они напоминали те стихи, висевшие у мамы на стене, почти вплотную к «Красному квадрату».

А мама объяснила очень ясно: «Квадрат» – работы дяди Казимира. Стихи же написал хороший дядя. Запомни, его звали Даниил». «Квадрат» манил и звал малютку Катю, но мама не давала с ним играть.

– Ты нарисуй. Вот видишь, это – краски. Попробуй, нарисуй его сама. А мы потом посмотрим, что же выйдет.

И девочка пыхтела и старалась. Рисунок выходил один в один.

Ну, а стихи от дяди Даниила, с пеленок вызывали лишь восторг.

– Кто тут смеется? Кто у нас смеется? – и мама снова повторяла строчки – «Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!».

Чтобы умерить всплеск эмоций, Вера читала строки, где давалось толкованье:

Пе – чернильница слов твоих.

Трр – желание твое.

Агалон – тощая память твоя.

К пяти годам Катюша твердо знала стих. И применяла, в целях объясненья:

– Я, мама, трр, хочу конфету. А то у меня вся память тощая.

* * *

Детство текло, ну а потом промчалось. Пришла пора готовиться к ЕГЭ. Катюша многое и разное узнала о спутниках своих ребячьих игр. Что из того, что Хармс такой известный, а про Малевича, так – что тут говорить? В душе она считала их своими.

Мать деликатно наставляла дочь, что в жизни будет много испытаний. На выпускной любая девочка мечтает нарядиться. Но в Кате появилось чувство такта: «Да что ты, мамочка, ведь всё не так уж важно». С собой лукавить было тяжелей. Как раз из этих бытовых вопросов всё важное подчас и состояло. Быть замухрышкой на пороге новой жизни? На «выпускной» нельзя пойти в джинсе. Она решила – лучше не ходить.

Внезапно появилась тетя Алла. О ней не говорили никогда. Мама заплакала, и плакала – от радости. А вечером старалась объяснить:

– Вот, Катенька, такая твоя тетя. Она тебе родная по отцу. Живет в Израиле, давно к нам собиралась.

– А сам-то папа, где он там живет? Взглянуть бы на него не помешало.

– Он, как уехал, так уж видно навсегда. И Аллу ты не спрашивай об этом.

– Да и не буду. Так, тебя спросила. А где она?

– Ей надо по делам. Приедет, как уславливались, завтра.

Алле пророчили блестящую карьеру, но петь в России, так случилось, не пришлось. Ей занимается толковый импресарио, на Западе она достаточно известна. Готовит теперь сольные концерты.

– И очень, Катя, очень любит нас.

С утра приехала заморская красавица и источала нежный аромат. Высокая, в отличие от мамы, и сразу возникало слово – статная. Мама не красилась, а Алла, это видно, с косметикой всегда была на ты. Еще бы, ведь она была певица. «Наверно – не слезает с тренажеров. Какая замечательная жизнь! С утра – распеться, подзаняться спортом, и от поклонников, поди, отбою нет». У Аллы был обильный макияж. Взгляд очень тщательно прописанных очей смотрел с большою теплотой и дружелюбьем. Мама хотела собирать на стол, а Алла тут же предложила ехать.

– Как, Вера?

– Вы бы ехали одни.

– Как скажешь, Ты, Катюша, ведь поедешь?

– Да, нет проблем. А вы куда хотите?

– Не знаю толком. В магазины. Погулять. Ведь ваш Лось-Анжелес – здесь только спать и можно.

Катя не спорила, хоть так и не считала. Проспектом Мира, по Петровке, через пробки, такси их окунуло прямо в центр.

И всё происходило, будто чудо. Мама велела все подарки принимать, и «выбирай Катюша то, что хочешь. Ведь папа поручил тебя одет ь».

Они ходили по бутикам, много разных. Сначала Катерина оробела. А позже начал действовать азарт. Что нравилось – охотно примеряла.

– Ты расскажи мне, если будет Gucci, как будешь выглядеть тогда среди других? – пытала тетя Алла неустанно.

Катя сказала, что предпочитает:

– Я вижу тут прекрасные, совсем простые платья. Я думаю, что будет хорошо.

– Вера сказала, это – выпускной. Мне хочется, чтоб ты была красивой. И так ты, девочка, как чистый бриллиант, поэтому оправу надо выбрать.

Как выбрать среди лучших туалетов? Совсем неплохо – платье от Шанель, и туфли Кристиана Лубутэна.

– Одень и окончательно решим. Чтоб быть уверенными, что не ошибились, – сказала Алла и присела в кресло.

Слегка зардевшись, Катя вышла из кабины. Её перепугало отраженье. Как с разворота в глянцевом журнале.

– Да, это к вечеру, пожалуй, что, как раз, – в прищуре Аллы и в ее скользящем взгляде для Кати была важная оценка. Все очень нравилось, но было непривычно, и страшно не хотелось быть смешной. – И все увидят, как ты хороша. Ву компрене?

– Же ву компран, мадам.

Они свершили множество покупок. О многом и открыто говорили, мешая с русскими английские слова. Общение текло непринужденно. Потом – такси обратно, в этот Лось.

В тот вечер, когда кончились слова, в их доме долго музыка звучала. Наверно, Вера редко так играла. А Катя так не пела никогда. А Алла, вообще, была певица. «Уж вечер», – доносилось из квартиры, и – «Облаков померкнули края».

Какой простор в дуэте Лизы и Полины. И Катя с упоением тянула: «С прохладой сли-и-ит растений аромат». А Алла глубоко, из недр души, вливала меццо партию Полины.

Вера играла, плача от восторга.

Глубокой ночью Алочка простилась. Она остановилась в «Мариотте». А вечером – обратный самолет.

– Я вас люблю, родимые девчонки. Не тратьте деньги, я сама вам позвоню. А это, Катя, тоже для тебя. Посмотрите потом, когда уеду.

Всучила тёмный бархатный футляр.

– Увидишь папу, и его благодари, – не удержалась всё же Катерина.

– Нет, девочка, он у тебя в долгу. Но только знай – все будет хорошо.

* * *

Насчет этой приезжей гостьи Аллы:

– вся эта запись получилась, как представлялось романтичной Вере. Что говорить о впечатленьях Катерины? Она попала под очарованье «заграницы». Иностранка показалась очень доброй и хорошей, да и была такой на самом деле. Слегка смущал её нескладный облик – такое создавалось ощущение. Была достаточно высокой, но адресованное ей понятье «статная», с какого бока не смотреть – ничуть не подходило. Она сутулилась. А горделивая посадка головы ей удавалась только лишь с сидячем положении. Но, если пристально вглядеться, так Алла, попросту сказать, тянула шею. Её, конечно, красил весь обильный макияж, покуда в ней не появлялась неуверенность, а это с ней случалось часто – такой, должно быть, робкий был характер. С руками, так и вправду, она плохо управлялась, они, такое впечатленье, ей мешали. По большей части – поджимала, или складывала их на солнечном сплетении, или держала возле подбородка. А кисти были явно крупноваты.