Читать книгу "Беременная вдова - Мартин Эмис"

— Позвони Алексис.

— Позвони Алексис и доведи себя до сердечного приступа, пытаясь кончить. Позвони Айрис. И доведи себя до сердечного приступа, пытаясь начать.

— Со мной такого никогда не бывает — конечно, за исключением тех случаев, когда я невероятно пьян. — Николас обращается к меню. — Все это весьма фигово. Прикрываешь срам руками. Или бьешься за то, чтобы кончить. Проблема в том, что, когда такое происходит, они воспринимают это на свой счет.

— М-м. Единственная, с кем я нормальный, — это Лили.

— А это у вас событие ежегодное или вроде того? Может, ты потому нормальный с Лили, что она предшествовала твоей одержимости Будущим. Погоди. А как у тебя дела с этими двумя чокнутыми из Общества поэзии?

— С ними у меня тоже не встал.

— Но тут, возможно, существует простое объяснение. Это были две чокнутые из Общества поэзии. А Джон Купер Повис?

— По пути сюда я подумал: пошлю подальше работу и вернусь к поэзии. Что означает вернуться к Джой и Пейшенс. И к Джону Куперу Повису. Господи, Николас, да что же это? Что у меня не так пошло с девушками?

— М-м. Я тут на днях столкнулся с твоим Нилом Дарлингтоном. Он очарователен, правда? Само собой, сильно пьян. Он сказал, что тебе надо попытаться жениться на Глории. «Войти в лабиринт».

— Типично для Нила. Без усложнений жить не может. С Лили я нормальный, потому что осталась еще какая-то любовь. С Глорией никакой любви нет. И речи нет о любви. И речи нет о нравишься. За пятнадцать месяцев самое милое, что она мне сказала, — это «целую».

— Ты же говоришь, любовь тебя пугает. Ну и ладно тогда. Согласись на секс. Женись на ней.

— Да она мне в лицо расхохочется. Я недостаточно богат. Она кривится, когда слышит слово «зарплата». Нужно, чтоб были прежние деньги. Прежние деньги. Что вообще такое прежние деньги?

— Это то, что тебе достается, когда со всеми выкалываниями глаз и блядством покончено пару столетий назад.

— Родичи Хью были вельможными католиками. Мои были слугами. Причем они даже женаты не были. Дерьмо я.

— Знаешь, я только один раз прежде слышал, чтобы ты так разговаривал. Когда тебя дразнили в школе. До того, как мама положила этому конец. Вспомни Эдмунда в «Лире». «Зачем же // Клеймят позором?»[114]Не забывай, Малыш Кит. Ты способен на большее, чем на постылой заспанной постели молодчики, с ленивого просонья зачатые.

— Хороший у меня брат.

— Прошу тебя, не плачь. У тебя вид, как будто тебе опять восемь лет.

— В это время на следующей неделе… в это время на следующей неделе он будет лежать, пригвожденный к полу мюнхенского погреба. Корявые вяжите руки! А я буду… Пошел бы он, этот Хью. Пошел бы он, этот Хью. Хоть бы с ним случилось что-нибудь ужасное до свадьбы.

Поднимая стакан, Кит призывает готические ужасы, Гран-Гиньоль.

А Николас говорит:

— Вот так, молодцом. Побочным боги в помощь!

* * *

В сентябре они вдвоем поехали в Эссекс, повидать Вайолет — та сошлась в Шуберинессе с бывшим моряком, многогранно лишенным чувства юмора. Звали его Энтони — или, в интерпретации Вайолет, Эмфони, или Энфоби. Николас, бывавший там прежде, прозвал его Амфибием (в мужском роде). Кит сел за руль. У него было похмелье. Он стал больше пить. На той неделе он провел два обеденных перерыва в мэйферском бюро знакомств с каталогами, со справочниками «Кто есть кто среди молодых женщин» в руках. Искал он определенное лицо, определенную фигуру…

— Давно она уже с этим Амфибием?

— Целых три месяца. Он герой. Вот увидишь. Целых три мефяца в объяфьях Амфибия.

Костлявый, бородатый и лысый, в противотайфунном свитере с воротом, с исландской голубизны глазами, Энтони жил в каюте корабля, называвшегося «Маленькая леди». Дни, когда он бороздил моря, остались позади, и он пришвартовался, навсегда и мрачно, в притоке реки Мерси. «Маленькая леди», по сути, была теперь не на воде, а стояла, забитая по иллюминаторы в огромное, словно твердый океан, пространство прибрежной грязи; всходить на ее борт надо было с помощью искривленных сходней, гудящих, как трамплин для ныряния в castello[115]. У них было электричество (и шумный генератор), и краны работали довольно часто.

Энтони больше не искал приключений в мировом океане; однако с Вайолет он каким-то образом управлялся. Как? Ну как: будучи крепким моряком с двадцатилетним сроком службы за плечами, он привык вверять свою жизнь чудовищу. Ему знакомы были встречные течения, вздымающиеся волны. А без этого ему было не обойтись. Ибо каждое утро Вайолет, пройдя по планке, шла дальше, в город, где подцепляла в пабах мужчин, а возвращалась ранним вечером в разной степени раздетости и недееспособности, и ее надо было купать и кормить.

Впереди был сюрприз, или задний ход, но в день, когда приехали братья, Вайолет вела себя очень хорошо. Значит, так, что вообще делают обычные люди? Братья с сестрой втроем отправились в Клактон и пообедали в «Энгус-стейк-хаусе»; проводили Николаса на поезд, идущий в Кембридж (профсоюзные дебаты по поводу Кампучии); Кит повел Вайолет на ярмарку. Затем была сытная рыбная похлебка на «Маленькой леди», заботливо приготовленная Энтони. Который весь вечер рассказывал про годы, проведенные в морских странствиях (все они прошли в трюме траулера в Северном море за потрошением рыбы). Двое мужчин почти прикончили бутыль рому, в то время как Вайолет пила шипучку.

В одиннадцать Кит приготовился к поездке в нетрезвом виде обратно в Лондон. Он поблагодарил и распрощался, пошел было вниз по трапу и с ощутимым пружинистым толчком, словно ему подсобил носок ботинка, нырнул в коричневый океан прибрежной грязи… В чем, вероятно, не было ничего особенно примечательного — если не считать того, что через час, после того как Вайолет, вооружившись ведрами и полотенцами, раздела его, вымыла и каким-то образом опять собрала вместе, он вышел и повторил все по новой.

Выуженный Энтони во второй раз, Кит сидит, распространяя зловоние по крошечному камбузу, пока Вайолет снова набирает ведра.

— Ви, с тобой, наверное, уже раз-другой так случалось.

— Ой, я уж давно счет потеряла, — отвечает она.

И ухаживает за ним — с терпением, с юмором, с бесконечной готовностью к прощению. Короче говоря, с сестринской любовью. И от этого ему приходит в голову мысль, что, если бы они поменялись ролями, то уж Вайолет-то пошла бы до конца, для нее это было бы возможно — всю жизнь заниматься лишь тем, что вытаскивать людей из трясины, чистить их, снова вытаскивать и снова чистить.

Пятнадцатого октября Кит получает тисненое приглашение на свадьбу Глории (он не пойдет), а также, тем же утром, отвечает на звонок плачущего Энтони (который больше так не может). Вайолет на какое-то время пропала, но вернулась в Лондон как раз к Хеллоуину.