Читать книгу "Нулевой том - Андрей Битов"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Веры в его словах нет, но хотя бы поэзия крепнет в его голосе…
…И слова эти ложатся уже на двор Екатерины Андреевны, на столпившуюся в ночи природу. Ударил гром.
Завыли волки.
Олень внезапным прыжком перемахнул изгородь. Зинаида навалилась на дверцу и сбила жердину, запиравшую ее.
Тучи, как звериное шествие, проходят мимо луны.
Внизу, как их отражение, странной чередой идут к одинокому кедру волки, олень, Зинаида, две косули…
В этом ряду видится Екатерине Андреевне призрак Вари.
Мы удаляемся от Екатерины Андреевны, она становится неотличимой от ствола.
Дерево.
– Имеющий ухо да слышит…
– Слышите?.. – воскликнул Иван Модестович.
– Что-то произошло… – встревожился Сергей Андреевич. – Вы не чувствовали толчок?.. Как бы землетрясение?
– Гроза… – откликнулся кто-то.
Сергею Андреевичу нехорошо. Пошатываясь, он бредет к выходу. Оборачивается…
Спор мужчин раскалился до предела. Рты раскрываются все более страстно, лица искажены… Молния выхватывает их из мрака. Сергею Андреевичу на секунду кажется, что, рассевшись на полках по принципу «пирамиды пара», они уже поют…
Корреспондент (голосом дьякона): Мегалопо-о-олис при-бли-жа-а-ается!
Директор (потоньше): В Лос-Анджелесе даже не растет шпинат!
Степанов: Корова со стабильной нервной системой дает на 25 процентов больше молока-а-а…
Харитоныч: В Кельне от паров рассыпаются известковые плиты собора-а-а…
Корреспондент: Вода из реки Огайо разъедает железо турбин…
Директор: В Токио засыхают едва расцветшие вишни…
Степанов: Полицейский в центре Нью-Йорка вдыхает сто-олько газов, будто он выкурил 40 сигарет!..
Иван Модестович: Если опустить в автомат монету, в маску поступает соответствующая порция кислорода…
Хором: Аллилуйя, аллилуйя! Аллилуйя, аллилуйя!
Дерево. Вокруг стена ливня.
Под деревом – звери.
1964, 1972
Путешествие к другу детства
Г. Штейнбергу
Путешествие – старое слово. Все называется теперь иначе: командировка, поездка, экскурсия. Предотъездные волнения… Беготня по служебным коридорам – бумажки, подписи и командировочные в кармане наконец. Прощание со случайно встреченным, тоже бегущим, убегающим приятелем – погребок, еще погребок… Возвращение домой – настороженная жена, а шапка у тебя, как ты вдруг обнаруживаешь в зеркале, глупо съехала набок, и глаза блестят и бегают… Да вот, уезжаю… завтра… вот и билет, посмотри… да нет же, ничего я не истратил!..
И ты едешь, летишь. Десять тысяч километров – и снова бегаешь по таким же коридорам с такими же табличками, знакомишься, знакомишься, трясешь руки, уши болят от улыбок. Летишь в соседний город и на обратном пути лениво спрашиваешь: какое тут расстояние между этими городами, сколько тут километров? Оказывается – восемьсот. А тебе казалось, ты выехал за город, скажем, в Комарове.
Неделя, другая – и опять те же десять тысяч километров. Вылетаешь утром и прилетаешь утром. В тот же день. Стоп, приехали. Пиши авансовый отчет.
Две недели, двадцать пять тысяч километров – какое путешествие! – командировка. А главные люди для тебя – брезгливые бухгалтера и равнодушные кассиры: мало ли вас ездит! Ездят все и ездят.
И все-таки в данном случае это то слово: путе-ше-ствие! Оно длилось двадцать пять лет, двадцать пять раз по двадцать пять тысяч километров – летных, железнодорожных, в кузове и пеших. Мы сбрили двадцать пять километров бороды и снова ею обросли. Мы седеем, лысеем и вставляем зубы. «Такими ли мы были в ваши годы! – говорят нам. – Вот мой дед, девяносто лет, все зубы целы и ни одного седого волоса. И помер-то случайно: надорвался, катя жернов из деревни в районный центр». А мы все возвращаемся на родные пороги, топчемся, отряхивая снежок, и смущаемся понемногу: что это – сердце? А мы обнимаем, целуем и таем от счастья.
Конечно же, путешествие! Вся жизнь.
А с меня уже пуговицы сыплются.
«Очень вы нам нравитесь, – сказали мне в редакции, – вот мы вас и вызвали». – «Да, – говорю, – как приятно!» – «Вот вы такой-то и такой-то, – говорят мне, – и диалог у вас, и пейзаж – весь вы какой-то такой, какой нам нужен. Пора вам сделать что-нибудь и для нас…» Вот сижу я в мягком кресле, киваю, смущаюсь, пытаюсь казаться скромным – а я уже не я, мягкий, как кресло: растаял. «Вас должна заинтересовать, – говорят тогда мне, – такая злободневная тема, как строительство коровников без применения…» – «Да нет, знаете, как-то, – говорю я, чуть трезвея, – это очень, конечно, но я, вы понимаете…» – «Понимаю, – говорят мне, – вам это неблизко. Ну а вот, например, проблема экономии кожи при закройке обуви, помощь ученых в этом вопросе…» – «Нет, – говорю я тверже, – я ведь ничего в этом не смыслю». – «Это и не требуется, – говорят мне, – просто вы со свойственной вам…» – «Нет, – говорю я твердо. – У вас есть другие люди, которые имеют в этом опыт и прекрасно справятся, а какое отношение имеет то, что я делаю, к тому, что вы предлагаете?» – «Ах, вот вы о чем… – сказали мне. – Вы, наверно, думаете, что мы собираемся как-то вас ограничить, изменить, принудить? Боже упаси! Нас как раз интересует сохранение вашей творческой индивидуальности в том, что вы для нас напишете, именно это нас и привлекает, иначе бы мы просто послали Сидорова или Петрова. Если ваша манера не сохранится в материале, то он нам, говоря по чести, и не нужен. Мы лучше тогда Сидорова или Петрова пошлем – он по крайней мере справится. А мы именно хотим, чтобы вы поехали».
«Нам нужен свежий, новый остроположительный материал. И вот чтобы в вашей манере…» – «Да ведь материал-то к манере небезразличен!» – восклицаю я. «Не совсем вас понимаю, – говорят мне, – как раз интересно, чтобы вы попробовали применить свою манеру на незнакомом материале. А что вы так умеете, как вы умеете, то это мы и так знаем. А тут может получиться приятная для всех неожиданность…» – «Вот именно, – говорю я, слабея, – неожиданность!»
Я кошусь в зеркало и вижу, как на мне вспыхивают свежие седые волоски. «Неужели вас не волнуют положительный герой и его проблема?» – «У меня все положительные… – скучно говорю я. – На отрицательных у меня сил не хватает». – «Да нет, – говорят мне, – я про других положительных говорю. Герои, маяки… Неужели вас это не трогает?» – «Не знаю, – говорю. – Только героизм, по-моему, не черта, а проявление в обстоятельствах… А так все люди обыкновенные. Живут – тем и герои». – «Да, – говорят мне, – интересная мысль… Я вас, кажется, не всегда понимаю… Ну так как же насчет какого-нибудь героя?»
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Нулевой том - Андрей Битов», после закрытия браузера.
