Читать книгу "Хан с лицом странника - Вячеслав Софронов"

— Так толк, какой в том? — убеждал атаманов воевода. — А коль выставят они на ночь заграждение со стороны реки. Тогда что?

Сам же Петр Серебряный предлагал воспользоваться ночной темнотой не для нападения, а чтоб незаметно пробраться мимо турок к городу, где их помощь гораздо нужнее. Михаил Черкашенин подумал и согласился с доводами воеводы, отменив нападение на турецкий лагерь.

Дождавшись полной темноты, смазали уключины салом, обернули длинные весла старым тряпьем и тихо отплыли от берега. Течение само несло их по могучей реке и оставалось лишь подгребать, направляя суда вдоль берега. Проплывая мимо турецкого лагеря, Едигир поразился количеству костров, горящих на берегу. Казалось, края им нет. Турки не ожидали судов с верховий и никто не заметил, как они тенью проскользнули к астраханской пристани.

Поражен был и астраханский воевода, когда ему доложили о появлении стрельцов и казаков под стенами города. Сам спустился вниз к реке, обнялся с Петром Серебряным.

Наутро турки по многочисленными судам, оказавшимся у стен города, поняли, что проворонили подкрепление, прибывшее к астраханцам. Ропот начался среди простых воинов, которые видели в том ошибку своих начальников, вольготно живущих и ни в чем себе не отказывающих. Высказали свое недовольство и янычары, которым тоже надоело попусту проводить время под стенами стойко державшегося города. А предстояла еще долгая зима, если осада затянется. Умирать под русскими ядрами никто не желал. Когда паша велел повесить недовольных для острастки другим, вспыхнул бунт. Янычары перерезали охрану паши и ему едва удалось уйти с легкой крымской конницей. В спешке похоронив убитых и умерших от болезней, турки под радостные крики астраханцев, нестройными толпами покидали волжские берега, направляясь в Азов, чтобы оттуда вернуться на родину.

Выждав время и убедившись, что неприятель действительно отошел от стен Астрахани, казаки, выпив за здоровье царя и всей русской земли несколько бочек вина, выставленных благодарным за помощь воеводой, сели в свои струги и, поплевав на крепкие ладони, налегли на весла. Едигир проводил их до самой воды, помог столкнуть струги в реку и попрощался.

— Аида с нами, Ермак! — кричали они ему. — У нас жизнь вольная — куда хотим, туда и плывем.

— Увидимся еще! Мимо Волги не проплывешь, мимо Дона не проедешь, — ответил он им с берега. — Прощайте, пока!

Обратно он поплыл на судах воеводы Петра Серебряного и уже, когда на Волге появились первые ледяные забереги, вдали показались башни казанского кремля. На Покров он появился на подворье Строгановых. Что-то подсказывало, что непременно должен зайти туда. Но навстречу вышел сторож, не признавший его и даже в дом не пустил.

— Жди хозяина, когда приедет, с ним и толкуй. А мое дело маленькое — караул нести и не пущать без надобности.

— Когда Аникий Федорович будет?

— Так он мне о том не докладывался. Как надумает, так и приедет, — отвечал словоохотливый сторож.

Едигир побрел по московским улочкам в надежде отыскать имение боярина Алексея Даниловича Басманова. Но и там ему ответили через наглухо закрытые ворота, мол, боярин вместе с сыном и семьей безвыездно проживают в Александровской слободе при государевом дворе.

Народа на улицах становилось все меньше, и Едигира уже несколько раз останавливали караульные, дежурившие с фонарями на перекрестках. Он долго объяснял, что только что прибыл в город и теперь разыскивает знакомых, которые как на беду, все оказались в отлучке.

Наконец, возле одного из домов задержавшие его караульные решили свести позднего путника, вызвавшего у них подозрение, в участок. Едигир разбросал их и взялся за саблю. Те направили на него копья и не известно, чем бы закончилось дело, если бы из-за ворот не раздался громкий голос сторожа:

— Князь Барятинский велел узнать, что за шум. Подмога не нужна?

— Князь Барятинский, — рука с саблей опустилась, и Едигир переспросил, — а Федор Барятинский тут?

— А где же ему быть. Дома и есть.

— Зови его, — тихо проговорил Едигир, садясь прямо в снег.

Бог богат!

Вольный человек Кочюм Царь великий князь Белый царь!

Слыхали есмя, что еси и справедлив, мы и весь народ земли воюются, а не учнут воевать, и не мирятся.

С нашим отцом твой отец, гораздо помирився и гости на обе стороны ходили, потому что твоя земля ближе. Люди наши в упокое были, а межи их лиха не было, а люди в добре жили, и ныне при нашей и при твоей времен люди черные не в упокое. А по ся места грамоты к тебе не посылали, есми потому, что нескоторыми нами война была, и мы того недруга своего взяли. И ныне похошь миру, и мы помиримся, а похошь воевали, и мы воюемся…

Грамота Царя Кучума к Царю Ивану-IV Васильевичу

ТЭМАМ[15]

Карача-бек пробыл в Бухаре до конца лета. Еще в дороге занемог Соуз-хан и долго лежал в полутемной комнате караван-сарая, худея день ото дня. Сибирское посольство, а тем более здоровье самих послов мало интересовало визирей. Карача-бек с трудом добился, чтоб его принял один из престарелых советников, который, казалось, сидит тут со дня сотворения мира и помнит еще славные дела Багадур-хана. Старик тряс плешивой головой, постоянно вытирая рукавом халата слюну, много раз переспрашивал Карачу-бека, не совсем понимая, с чем он приехал. Правда, его слезящиеся глазки приобрели давно утраченный блеск, когда Карача-бек достал из мешка две великолепных шкурки огненно-рыжей лисы, и старик запустил в мех дряблые пальцы, нежно лаская и поглаживая его. Но как только засунул шкуры в огромный окованный медными пластинами сундук, тут же утратил всякий интерес к просителю, прикинувшись глухим.

Карача-бек разыскал родственников Соуз-Хана, сообщил им о его болезни и вечером к караван-сараю подъехала арба, запряженная маленьким осликом, с нее, кряхтя, слез угрюмый возница и сообщил, что его прислали забрать больного. Вдвоем они погрузили Соуз-Хана в арбу и он, непрестанно охая и вздыхая, с трудом махнул ханскому визирю рукой. Больше Карача-бек его не видел, да, впрочем, не особо и страдал от этого.

Почти неделю он потратил на розыски Мухамед-Кула с помощью слуг и всезнающих нищих. Они указали ему небольшой домик возле старого кладбища и ранним утром Карача-бек отправился к ханскому племяннику. В дом его не пустили. Вскоре Мухамед-Кул сам вышел к нему во двор и, даже не предложив присесть, сообщил, что здоровье его, слава Аллаху, восстановилось и он готов хоть завтра выехать обратно. Караче-беку бросились в глаза несколько детских игрушек, лежащих на лавке возле дома, но он не стал интересоваться, кому они могут принадлежать. Его просили узнать, как обстоит со здоровьем у ханского племянника и он это сделал. Так что же еще? Ему и своих забот хватает. Мало ли чьи игрушки могут тут лежать…

Теперь оставалось последнее — разузнать, где скрывается князь Сейдяк, и можно было отправляться обратно. Судьбе было угодно распорядиться, чтоб он узнал об этом без особых усилий. Вечером его отыскал в караван-сарае оборванный нищий и спросил, не он ли интересовался мальчиком, который является законным наследником Сибирского ханства. Карача-бек с подозрением оглядел нищего, но потом решил, что тот верно прознал о его расспросах на базарах и, решив подзаработать, сам пришел к нему, боясь как бы не опередили другие. Он полез в кошелек и достал оттуда монету, подбросил на руке, но нищий отрицательно покачал головой и показал десять растопыренных грязных пальцев. Карача-бек подумал, что каждый день задержки в Бухаре крадет у него из кошеля гораздо больше денег на всяческие расходы, и с вздохом вынул монеты, сложив их стопкой. Нищий молча смахнул увесистый столбик в свою заскорузлую ладонь, а затем шепотом поведал, будто бы мальчика взял к себе во дворец сам хан Абдулла и содержит достойно, ни в чем ему не отказывая.