Читать книгу "Ледяной смех - Павел Северный"

Певцова ходит по избе в носках из грубой шерсти.

Пигулевский ушел на станцию Танхой. Он надеется уехать с чешским эшелоном. Со вчерашнего дня они начали проходить, нарушая горную тишину гудками паровозов и четким стуком колес на стыках рельс…

Все они почти позабыли о пережитом на озере в буранную ночь, а прошло только два дня, когда они при густом пурпуре заходящего солнца, чтобы не замерзнуть, впрягаясь в сани поочередно, добрели по Байкалу до берега с избами, над которыми из труб вились горностаевые хвосты дыма, пахнущие свежевыпеченным хлебом. Появление их у избы крайней к озеру было встречено громким лаем собаки и ласковым взглядом добрых женских глаз.

Обретая неожиданный, но такой необходимый приют, путники жадно поели копченых омулей с картошкой и легли спать. Но на следующее утро каждый по-своему ощутил травмы в организме. Легче всех отделались Пигулевский и Певцова. Встряска организму Муравьева принесла пользу. У него не поднималась температура и только все еще была удручавшая его слабость.

Вчера вечером при огоньке жирника в глиняной плошке на столе, когда хозяйка избы чинила сеть, неожиданно просто разрешился, казалось, неразрешимый вопрос о будущем четырех путников.

Разговор затеял Пигулевский. Высказав мысль о дальнейшем пути, он клятвенно уверял, что найдет способ всех устроить в чешском эшелоне, даже не прибегая к звону золота. Предложение поручика было встречено без особого интереса, хотя никто не сомневался, что Пигулевский сможет выполнить задуманное.

Настенька, пересиливая кашель, заявила, что дальше никуда не поедет. Но тотчас добавила, что ее категоричное решение ни к чему не обязывает Муравьева и Певцову.

Настенька спокойно пояснила, что мысль остаться на Родине у нее зародилась еще в Красноярске, когда она поняла, что смерть отца обязала ее понять всю бессмысленность отъезда за границу, а все передуманное и пережитое в пути заставило ее быть твердой при выполнении задуманного.

Говоря, Настенька не сводила глаз с Муравьева, слушавшего ее доводы с низко склоненной головой. Замолчав, Настенька ждала, что скажет Муравьев, но он молчал. Тогда она спросила его:

— Почему молчите, Вадим?

— А о чем говорить, дорогая? Мы же должны быть вместе.

— Спасибо, Настенька, за каждое твое слово. Я тоже не смогу жить без России, — шепотом сказала Певцова, пересиливая волнение, и громко разрыдалась.

Хозяйка, оставив работу, подойдя к ней, погладила ее по голове.

— Так скажу, молодые люди. На роду, видать, нам написано женским разумением развязывать тугие узелки жизни. Стало быть, останетесь? А оно иначе и не могло быть. Совесть у вас сильнее страха. Рада вам, ежели останетесь со мной. Одной иной раз от тоски муторно, особливо зимой, когда ночи длинные. Не серчайте, что в разговор вошла. Потому жалела вас, узнав, что готовы жизнь свою мочалить в чужих краях.

Поправив фитилек в плошке, хозяйка начала ставить самовар. Настенька спросила Пигулевского:

— Вы тоже останетесь?

— Нет, Анастасия Владимировна, я не останусь. И причины позвольте не объяснять. Они недавно были вам понятны. Княжна, дайте сигареты.

— Возьмите, они в чемодане.

Пигулевский, открыв чемодан, взял сигареты и, одевшись, вышел из избы…

Потом пили чай, слушая рассказы хозяйки о жизни байкальских рыбаков, о том, что в пучинах озера могила ее мужа. Легли спать и долго от своих мыслей не могли заснуть…

Услышав шаги в сенях, лайка, вскочив, завиляла хвостом. В избу вошел в клубах морозного пара Пигулевский.

— Прошу поздравить!

— Неужели так легко устроились?

— Устроился. И даже могу предложить всем вам через час оставить берега Байкала. Знаю, что не передумаете. Но не предложить еще раз не мог. Итак, сборы мои коротки, а потому, дорогие друзья, по русскому обычаю перед дорогой присядем. Вы, Настенька, не беспокойтесь.

Все трое присели рядом на лавку. Встали. Муравьев обнял Пигулевского.

— Благодарю за все заботы обо мне. Берегите себя там, где будете жить.

Певцова, также обняв, поцеловала Пигулевского. Настенька крикнула с печки:

— Меня не забудьте поцеловать, Пигулевский. Я никогда не забуду вас за заботы о Вадиме.

— Возьмите, Пигулевский.

Певцова положила на стол дамский голубой носовой платок с завязанным узелком.

— Что это?

— Только камешки. Их шесть штучек. Их принято называть брильянтами. Если не раздумали быть извозчиком, то обязательно купите рысака, чтобы быть лихачем, а не кучером у Вассы Красногоровой.

— Разве могу взять?

— Конечно. Вспомните, что обещала вам, что у вас будет в Харбине своя лошадь с пролеткой. У меня привычка исполнять обещания. Прошу вас, берите, Пигулевский.

— Как мне благодарить вас?

— Только помнить обо мне. Я провожу вас.

— До станции больше версты, а метель страшнущая.

— Все равно пойду, после ночи на озере я совсем бесстрашная. Пошли…

* * *

Метель не утихала.

Со станции доносились паровозные гудки, выбивали дробь на стыках рельс колеса вагонов.

В избе на столе в плошке голубой огонек жирника старался, подпрыгивая, оторваться от фитиля. За столом хозяйка, Певцова, Муравьев и слезшая с печи Настенька с туго завернутыми в пуховый платок плечами.

Самовар, остывая, тянет пискливую нотку.

За чаем говорили мало, как будто утеряли друг к другу привычный интерес. Хозяйка догадывалась, отчего у гостей в этот вечер не налаживается беседа. Трое думали о четвертом.

Певцова, выйдя из-за стола, закурила сигарету, но, пройдясь по избе, бросила ее в бадейку под умывальником.

— Как думаешь, Настенька, где сейчас Пигулевский?

Настенька пожала плечами.

— На мое разумение, ежели после полудня уехал, то теперь Байкал миновал. Прямо скажу, на Мысовой он, — ответила на вопрос Певцовой хозяйка. — Вовсе приятный господин. И с чего надумал вас кинуть. Дела. Русские русских боятся. Дела.

Лежавшая спокойно возле стола лайка вдруг вскочила и замерла в стойке.

— Чего, Мухомор? — гладя собаку, спросила хозяйка.

Собака кинулась к двери, залаяла, но точас смолкла, когда в открывшуюся дверь вошел засыпанный снегом Пигулевский.

Все встали. Певцова крикнула:

— Что случилось?

— Просто вернулся, — ответил Пигулевский, сняв папаху.

— Раздевайтесь скорей.

— Самовар горячий?

— Конечно.

— Промерз. От Переемной пешком шел.

— Аль мудрено? — спросила хозяйка. — Ты малость с чаем погоди. Сперва прими вовнутрь горячительного. А я тем временем самовар развеселю.