Читать книгу "Чингисхан. Повелители стрел - Конн Иггульден"

Слуга встал, и Чжи Чжун едва сдержался, чтобы не дать ему пинка.

Вошли слуги, и Чжи Чжун, несмотря на резкий ответ посыльному императора, приказал им торопиться. Он решил не принимать ванну, а его волосы просто собрали сзади под бронзовой застежкой. Длинные пряди свешивались на доспехи. Генерал чувствовал залах собственного пота. Настроение испортилось, едва он подумал, что за вызовом к императору могут стоять министры.

Он вышел из своих покоев, императорский слуга семенил перед ним. За открытыми окнами уже серел рассвет — любимое время генерала. Желудок снова скрутили голодные спазмы.

Император ждал в том самом зале, где Чжи Чжун убил его отца. Проходя мимо стражников, генерал задался вопросом: сказал ли кто-нибудь мальчику, что он сидит на троне, где отец его нашел смерть?

Министры толпились в зале, словно стая птиц с ярким оперением. Первый министр стоял по правую руку от юного императора, который казался крошечным по сравнению с массивным троном. Рюн Чу смотрел с тревогой и вызовом одновременно. Любопытно, подумал Чжи Чжун, приблизился к трону и опустился на одно колено.

— Я прибыл по велению Сына Неба, — отчетливо произнес он.

Чжи Чжун заметил, что Сюань не сводит глаз с его меча, и спросил себя, знает ли мальчик, что случилось с отцом. Если да, то выбор зала для встречи неслучаен. Чжи Чжун совладал с нетерпением, решив узнать, чем вызвана непривычная самоуверенность императорских пташек-министров.

К его удивлению, первым заговорил Сюань:

— Мой город голодает, генерал-регент. — Голос мальчугана дрогнул, но император справился с чувствами и продолжил: — Погибла пятая часть жителей, включая тех, кто сбросился с крепостных стен.

Упоминание о скорбном событии разъярило Чжи Чжуна, однако он удержался от резкого ответа, понимая, что мальчишка не посмел бы вызвать его только из-за самоубийства молодых горожанок.

— Мертвецов не хоронят, в городе слишком много голодных ртов, — продолжал император. — Мы все стоим перед выбором: либо покрыть себя позором, поедая тела людей, либо умереть от голода.

— Для чего меня сюда позвали? — неожиданно спросил Чжи Чжун, устав от разглагольствований мальчишки.

Рюн Чу открыл рот от дерзости генерала, посмевшего перебить императора. Нисколько не беспокоясь, Чжи Чжун бросил ленивый взгляд в сторону первого министра. Мальчик собрал всю свою храбрость и подался вперед.

— Хан монголов еще раз возвел у стен города белый шатер. Твой лазутчик добился успеха, и мы наконец сможем откупиться от дикарей.

Ошеломленный Чжи Чжун сжал правый кулак. Не такой победы хотел генерал. Впрочем, еще немного — и город станет гробницей для всех жителей. С огромным усилием генерал заставил себя улыбнуться.

— Значит, его императорское величество выживет. Я пойду на стены, взгляну на этот белый шатер, затем отправлю к хану гонца. Мы еще поговорим.

Генерал заметил насмешки на лицах министров. Он их ненавидел. Понимал, что они винят его в бедствии, постигшем Яньцзин. Вскоре жители города испытают стыд от поражения, смешанный с облегчением. Все, от верховного судьи до нищего рыбака, узнают, что император вынужден заплатить дань. Зато горожане выйдут живыми из крысоловки, которой стал осажденный Яньцзин. Едва монголы получат свой кровавый выкуп, императорский двор уедет на юг, наберется сил и найдет союзников. Возможно, удастся заручиться поддержкой империи Сун, которая лежит далеко на юге, и вместе с близким по крови народом разбить армию завоевателей. Грядут новые битвы с монголами, но цзиньцы никогда больше не допустят, чтобы их император оказался в ловушке. Так или иначе, они выживут.

В зале для аудиенций было холодно, и Чжи Чжун вздрогнул, внезапно осознав: он молча стоит под взглядами императора и министров. У него не находилось слов, чтобы облегчить боль от предстоящего поступка, и он попытался умалить тяжесть потери. Какой смысл всем горожанам умирать от голода, если монголы потом спокойно поднимутся на стены, не встретив сопротивления у мертвецов? Со временем Цзинь вновь обретет былую силу. Генерал подумал о теплой роскоши юга, настроение немного улучшилось. Там будет достаточно и еды, и воинов.

— Сын Неба принял правильное решение, — сказал генерал с глубоким поклоном и вышел.

После его ухода один из стоявших у стены слуг шагнул вперед. Юный император посмотрел на него с совершенно другим выражением лица: вместо прежней робости на нем читались злоба и гнев.

Слуга выпрямился, его манера поведения неуловимо изменилась. На голове мужчины не было ни единого волоска, даже бровей и ресниц, кожа блестела, смазанная какой-то мазью. Он посмотрел вслед генералу, словно мог видеть сквозь закрытую дверь.

— Пусть живет, пока не выплачен выкуп, — произнес Сюань. — А потом он должен умереть, и чем страшнее будет его смерть, тем лучше. За поражение, за моего отца.

Глава Черного тонга наемных убийц почтительно кивнул маленькому правителю империи:

— Будет исполнено, ваше императорское величество.

ГЛАВА 32

Было странно видеть ворота Яньцзина открытыми. Чингис застыл в седле, наблюдая, как выкатывается первая тяжелогруженая повозка. О бедственном положении в городе свидетельствовало то обстоятельство, что вместо тягловых животных ее тащили люди. После долгих месяцев ожидания хан едва сдерживался, чтобы не поскакать вперед — в атаку. Он сказал себе, что принял верное решение, и посмотрел вправо, на Кокэчу, который восседал на одной из лучших лошадей во всем улусе.

Кокэчу не мог сдержать улыбки — его пророчество сбылось. Шаман сообщил Чингису о своем видении, и тот пообещал Кокэчу часть дани, если город ее заплатит. Он, Кокэчу, стал могущественным и влиятельным человеком среди племен, и его ждут неслыханные богатства. Совесть шамана молчала, когда он смотрел, как из ворот вывозят сокровища империи. Он солгал хану, возможно, лишил его радости кровавой победы, но Яньцзин все-таки сдался, и монголы победили только благодаря Кокэчу. Тридцать тысяч воинов приветствовали повозки с данью радостными криками, пока не охрипли. Они знали, что нарядятся в зеленые шелка еще до конца дня, и для людей, всю жизнь промышляющих грабежами и набегами, это будет событием, о котором не стыдно рассказать внукам. Императора заставили покориться, и теперь неприступный город изрыгал свои богатства.

Через открытые ворота темники, замершие в ожидании, впервые увидели внутренний город, вернее, дорогу, которая к нему вела. Повозки тянулись длинной, похожей на язык, вереницей, вокруг колонны суетились люди, соблюдая почти военный порядок. Многие цзиньцы сильно исхудали и походили на скелеты. Они спотыкались, падали. При каждой заминке цзиньские воины пускали в ход плети и яростно хлестали несчастных, пока те не трогались с места — или не испускали дух.

Повозки выкатили на равнину и поставили ровными рядами. Их было несколько сотен. Изможденные, обливающиеся потом люди вернулись в город за новой порцией дани. Тэмуге заставил нескольких воинов сосчитать богатства, но все перепуталось, и Чингис весело смеялся, наблюдая, как брат, разгоряченный, раскрасневшийся, выкрикивает приказы, суетливо бегая меж повозок.