Читать книгу "Война среди осени - Дэниел Абрахам"

— Я слышал эти требования раньше. Значит, мы возвращаемся к тому, с чего начали? Как нам остановить войну?

— Пока у вас есть андат — никак. Пока вы ставите себя выше остального мира, считаете, что вы — его лучшая часть, вы слишком опасны. Если я погибну, если погибнут все, кто пришел со мной, но мы сумеем спасти мир от этой угрозы — пусть, жертва того стоит. Как нам остановить войну? Мы ее не остановим, высочайший. Казните нас за дерзость, а потом начинайте молиться своим богам, чтобы не потерять силу, которая вас защищает. Потому что, как только это случится, придет ваша очередь встать перед палачом.

— У меня нет андата, — сказал император. — Его не удалось пленить.

— Но…

Хай устало повел рукой, указывая на все вокруг: на город, равнины, небо.

— То, что произошло с вашими воинами, произошло со всеми мужчинами Гальта в мире. И с нашими женщинами. С моей женой. И дочерью. С дочерьми и женами всех жителей Хайема. Это была расплата за неудачное пленение. У вас никогда не будет новых детей. У моей дочери не родится ни одного. И так же будет со всеми. Но андата у меня нет.

Баласар заморгал. Ему было что сказать, но слова внезапно показались пустыми. Император смотрел на него и ждал.

— Вот как, — только и смог вымолвить полководец.

— Поэтому я спрашиваю снова. Как мы закончим войну?

Высоко в холодном небе раздался крик ворона. Печи гремели бездушным ревом. Мир казался отчетливым, чистым и странным, как будто Баласар впервые увидел город.

— Не знаю, — сказал он. — А поэт?

— Они сбежали. Испугались, что я их казню. Или что с ними расправится кто-то из моих людей. Или кто-то из ваших. Я не могу выдать их вам. Но у меня остались их книги. Библиотеки Мати и Сетани, а еще то, что мы спасли в селении дая-кво. Отдайте мне оружие. Обещайте, что вернетесь в Гальт и больше никогда не пойдете на нас войной. А я сожгу книги и постараюсь прокормить нас всех до весны.

— Я не могу давать обещания от лица всего Совета. Особенно, если…

— Обещайте, что вы не станете. Вы и ваши люди. С остальными я разберусь позже.

В голосе звучала сила. И печаль. Баласар вспомнил все, что знал об этом человеке. Все, что рассказал ему Синдзя. Портовый грузчик, матрос, посыльный, ученик повитухи. А теперь — человек, который вел переговоры о судьбе мира за столом, стоящим посреди засыпанной снегом площади на глазах у людей, которые за день до того пытались убить друг друга. В нем не было ничего примечательного. Измотанный, скорбный, непреклонный. Его можно было принять за кого угодно.

— Мне нужно поговорить с моими людьми, — сказал Баласар.

— Понимаю.

— Я дам ответ до заката.

— Если вы дадите его к полудню, мы сможем найти вам теплое место до темноты.

— Тогда к полудню.

Они встали. Баласар изобразил позу почтения, Император Ота Мати ответил тем же.

— Генерал, — окликнул Баласара хай, когда тот уже собирался уходить. Его голос был серым, как пепел. — Вы пришли, потому что думали, что андаты слишком сильны, а сердца поэтов слишком слабы. Вы были правы. Тот, кто сделал это, был моим другом. Хорошим человеком. Нельзя допускать, чтобы хорошие люди могли делать такие страшные ошибки.

Баласар кивнул и зашагал через площадь. Барабаны вторили ритму его шагов. Последние книги сгорели, последние поэты бежали в горы. Скорее всего, их ждала гибель, а может, судьба изгоев. Андаты покинули мир. В это было трудно поверить. Он стремился к этой цели всю жизнь, и все-таки мысль не умещалась в голове. Его окружили командиры. Лица посерели от холода, в глазах горели надежда и страх. Вопросы полетели на Баласара, как мотыльки на свет.

— Скажите воинам, — начал он, и вокруг сразу стало тихо. Баласар помедлил. — Скажите им сдать оружие. Мы принесем его на площадь к полудню.

Все молчали. Наконец один из молодых командиров спросил:

— Как объяснить, почему мы сдаемся, генерал?

Баласар посмотрел на него, обвел взглядом всех своих людей и вдруг почувствовал, что призраков за спиной больше нет. Он с трудом сдержал улыбку.

— Скажите, что мы победили.

27

Шахту, должно быть, выкопали, когда Мати еще только строился, а Вторая Империя не подозревала о грядущем конце. Тоннели пронизывали скалу, петляя и вворачиваясь в породу следом за изгибами рудных жил, иссякших задолго до того, как родился прадед Маати. Поэты осматривали убежище, которое Ота приготовил для них и своих детей. Припасов тут хватало. В толстых глиняных горшках и кувшинах, запечатанных воском, нашлись сушеные фрукты и мясо, толстые ломти сухарей, крупа и орехи. Кроме еды, они взяли дров и угля. Им проще было бы остаться тут, спать на постелях, жить при свете ламп, стоявших в нишах каменных стен. Но тогда их могли найти, а потому они оба решили убраться как можно дальше от города и людей. Семай хорошо знал подземные ходы и мог подыскать новое укрытие. Главное, чтобы неподалеку был воздушный колодец. Тогда они не задохнутся и не погибнут от взрыва, если пламя свечи воспламенит подземные газы, как это иногда случалось.

Не доставало только воды, но раздобыть ее оказалось нетрудно. Достаточно было набросать снега в шахтерские сани и утащить его под землю. Этих запасов хватало на день или два. Они по очереди сидели у жаровен, пригоршнями складывали снег в плоские сковороды, и наблюдали, как белые горки оседают и тают на черном железе.

— Мы сделали, что смогли, — сказал Маати. — Иначе было нельзя.

— Знаю, — кивнул Семай, потеплее кутаясь в плащ.

Неровные стены скрадывали эхо голосов, делая их пустыми.

— Я не мог смотреть, как гальты идут по городу и режут всех подряд. Я должен был попытаться, — продолжал Маати.

— Мы все согласились. И решение принимали вместе. Это не твоя вина. Перестань себя казнить.

Все несколько дней, что они провели в пещере, Маати говорил об одном и том же. Он никак не мог остановиться. Неважно, строил ли планы насчет весны — как они возьмут золото и драгоценные камни и отправятся в Эдденси или Западные земли, — или пытался представить, что стало с Мати, или вспоминал детство, или рассуждал, какие барабаны лучше для придворных балов. Он мог начать с чего угодно, но всегда заканчивал бесконечной чередой оправданий, с которыми Семай соглашался, уже не думая. Их ожидало тяжкое время — наедине друг с другом, с одной и той же темой для разговора, которая от частых повторений уже потеряла всякий смысл. Маати набрал еще горсть снега и бросил на сковороду.

— А я всегда хотел поехать на Бакту, — сказал Семай. — Говорят, там круглый год тепло.

— Да, я тоже слышал.

— Может, следующей зимой.

— Может быть, — согласился Маати.

Последний белый островок истаял, и он подбросил еще снега.