Читать книгу ""Иду на вы!" Подвиги Святослава - Лев Прозоров"

Вновь потянулись дни осады. В одной из вылазок погиб еще один русский вождь, которого Скилица считает третьим после Святослава и Сфангела, а Диакон – просто вторым среди русов. Оба автора описывают его как великана, но у них что ни рус, то и великан. Может, это и впрямь отражало впечатление сравнительно щуплых греков, армян и арабов от нордического телосложения русов, а может – было домыслом авторов, чтоб победы (подлинные или вымышленные) византийских «храбрых портняжек» выглядели покрасивее. Звали его Икмор, и русская летопись не сохранила никаких сведений о нем. Скилица сообщает, что Икмор пользовался общим уважением среди русов не столько из-за высокого рода или расположения великого князя, сколько из-за его личной доблести. Не знаю, сколько в этом утверждении домыслов Скилицы, а сколько правды. Не знаю и того, откуда он мог почерпнуть такие сведения. Но на правду очень похоже. Дело в том, как погиб отважный Икмор. Его зарубил в поединке араб Анемас, тот самый вождь критского эмира и глава телохранителей Цимисхия. Причем Диакон отмечает, что поединков со знатными русами он стал искать уже после победы над Икмором. А значит, с ним самим сын эмира столкнулся, так сказать, при исполнении обязанностей. Икмор, очевидно, пытался прорубиться к цесарю и окончить войну одним богатырским ударом. Кстати, еще одно доказательство лицемерия вызова Цимисхия, посланного Святославу, – он никогда не искал стычки с вождями русов на поле битвы, на глазах у всех. Если бы он и впрямь хотел честной схватки, то незачем было посылать к Святославу гонцов- «секундантов». Буквально в каждой битве вождь русов был, так сказать, к его услугам. Однако же тут Цимисхий даже не пытался искать с ним встречи, отгораживаясь от сечи живою стеной «бессмертных».

Русы чрезвычайно скорбели по Икмору, и шум тризны был слышен далеко за стенами осажденного Доростола. Кстати, про тризну Сфангела-Сфенкела ничего подобного не говорится – лишний довод в пользу того, что он и был Свенгельдом русских летописей, не погибшим, а сумевшим выжить после тяжелой раны.

Шел третий месяц Доростольского сидения, второй месяц лета. Приближался столь важный для русов и их вождя праздник – Перунов день.

Пусть дети наши будут такими, как он!

Всех любимее был ты, о сыне родной, Святославе!

И заплакал Словутич, и огненно пали дожди,

Как жемчужную душу – на горе Руси и бесславье —

Изронил ты в ночи из порубанной катом груди.

И пока печенег, до краев наполняя твой череп

Сладким фряжским вином, торжествует, похабен и лют,

Я несу твою душу к Сварогу в блистательный терем,

Там, где Ирия ирисы светло-лилово цветут.

Я несу твою душу в ладонях все выше и выше,

И уходят за нами, уносят тепло очага

Оскорбленные Боги, пророчества страшные слыша:

Матерь Сва бьет крылом, возвещая Лжебога века.

Всех любимее был ты и все ж оступился, великий!

Позабыв, что земля в испытание смертным дана.

И Жар-птица Вселенная никнет главою двуликой,

И в сердцах угасают славянских Богов имена…

Злата Багряна, «Плач Берегини»

1. Перунов день

Земли не касаясь, с звездой наравне

Проносится всадник на белом коне,

А слева и справа

Погибшие рати несутся за ним,

И вороны-волки, и клочья, и дым —

Вся вечная слава.

Ю. Кузнецов

20 июля 971 года хорошо врезалось в память наблюдавшим за осажденной крепостью ромеям. К вечеру русы вышли из города, но не стали строиться к бою, а принялись собирать трупы павших соплеменников по всему усыпанному телами полю. Затем они относили их к городской стене, под которою возвели огромные погребальные костры. Затем они закололи над ними «множество пленных, мужчин и женщин». Здесь, боюсь, наблюдавшие за языческим обрядом ромеи перепутали два совершенно разных обычая. Женщины сопровождали своих мужей – или господ, если были всего лишь наложницами, – в иной мир. Но у нас нет сообщений, чтобы славяне имели обычай укладывать вместе с погибшим на его костер и пленников-рабов. Зато часто сообщают, что славяне – и южные, и восточные, и в особенности западные – приносили пленных в жертву своим Богам. И в особенности, конечно, такая жертва была по нраву грозному Богу сражений и бурь, золотоусому Перуну. Для Святослава культ Громовержца, как я уже говорил, имел особое значение. Да, и Волоса, строгого пастуха душ, учителя волхвов, князь, бывший ярым поборником древней веры, почитал. Недаром в его договоре Вещий Бог, не почтивший Своим покровительством договор его отца, в коем участвовала «крещеная русь», вновь занимает Свое место. Но Метатель Молний был неизмеримо ближе для князя-воителя. В Его честь князь носил длинные усы («ус злат») и чуб, такой же, как у изображений Перуна в Радзивилловской летописи. В Его дни начинал свои, подобные ударам Его молний, походы. Несомненно, это именно Его чтил Святослав в ту ночь. Это Ему приносили в жертву пленных врагов. Да и сам обряд погребения – чем он был, как не огненной жертвой? Вот что пишет о погребениях северных словен, тех самых «мужей новгородских от рода варяжска», В. В. Седов: «Иногда на такой насыпи вокруг урны с трупосожжением устраивали кольцо из камней. Это – своеобразная «жертва» Перуну (выделено мною. – Л. П.): сородичи, помещая сосуд с остатками умершего в жертвенник (кольцо из камней), как бы обращались к Перуну с просьбой принять душу покойного в загробный мир. Еще в прошлом веке И. Срезневский справедливо указал, что обряд трупосожжения по цели и по содержанию приближается к обряду языческого жертвоприношения». Так что погребальные обряды были вполне уместны в день Перуна, особенно когда хоронили павших в бою воинов. 20 июля после крещения Руси стал днем Ильи Пророка, и ему вручили власть над громами. Интересно, что христианский Запад, не менее русских чтивший Илью, Громовником его не считал, а молнии отдал в ведомство… Сатаны. По сути дела, Илья Пророк для русских православных мужичков XIX столетия был отнюдь не ветхозаветным поборником культа Иеговы. Иной крестьянин из какого-нибудь Ильинского прихода еще бы и обиделся смертно, намекни ему кто, что Илья Пророк был евреем. Нет, этот пророк, слившийся в сознании русских людей с былинным Ильей Муромцем, был ездящим на колеснице Громовержцем, преследующим нечисть, дающим дождь на поля; чествовали его не столько молитвой и свечечкой, сколько ритуальными плясками («попляшу святому Илье!») и забиванием в складчину откормленного бычка в тот самый день, 20 июля. Проще говоря, только имя отличало мужицкого Громовника Илью от древнего Перуна, и только имя сближало его с ветхозаветным фанатиком. Впрочем, быков (их приносили Громовержцу еще славянские современники Прокопия Кесарийского) в доживавшем третий месяц осады Доростоле не нашлось, и в воды Дуная бросали других посвященных Громовнику животных – петухов.

Не стоит уж и упоминать, что у скандинавов в эти дни никакого праздника не было.