Читать книгу "Хемлок, или Яды - Габриэль Витткоп"

Сама же Августа крайне редко забывала собственные сны - роскошные, наполненные черновато-зеленым запахом, который наполнял чердак, просачивался под дверями и пропитывал книги. Как-то раз Августе приснилось, будто она входит в большую комнату с множеством смятых постелей. Постели были старинные, и отчетливо виднелись пологи, балдахины, перевернутые подушки и даже стенные обои над изголовьями кроватей. Растительность на обоях вскоре развернулась лиственным пейзажем, а каждая из кроватей оказалась склепом с мраморными драпировками, колоннами и изваянными балдахинами, каменными подушками для отдыха распростертых скульптур. Августе захотелось убежать, но, подчиняясь загадочному устройству комнаты, усыпальница закрылась деревянной дверью, защелка чуть не впилась в запястье, а в зеленоватом сумраке деревьев угадывались неясные, тайком подстерегавшие фигуры.

— Не стоит придавать всему этому значение, - говорила Глэдис, когда Августа расспрашивала ее о возможном смысле своих видений. — Не следует верить в сны: папа считает их бессмысленными миражами.

После чего они затевали партию в крокет или выезжали в личном экипаже миссис Гамильтон, чтобы погулять по Гайд-парку и покормить уток на озере Серпентайн. Что же касается дядюшки Фреда, Августа могла спросить его о своих сновидениях лишь в самом крайнем случае. Ведь он говорил, что в некоторых снах, точно в ореховой скорлупе, заключена вся человеческая жизнь... А что означали изображения?.. Взгляды на портретах?.. Старый выцветший снимок отца?.. Или фотография Джорджа в гостиной Гамильтонов?.. Высокий молодой человек с мускулистым торсом, затянутым в тутуп[194], с закутанными в туземный саронг бедрами. Парень с красивым открытым лицом в обрамлении светло-русой бороды. Шикарный мужчина, обожающий риск...

И какое лицо у самой Августы? Она долго изучала свое округлое, компактное личико, веснушчатый лоб, который силилась скрыть под слоем пудры, но та лишь подчеркивала мягкий пушок, застревая между тонкими волосками. Толстоватый нос, большеватый рот. По-настоящему красивыми были только глаза: они увеличились и горели меж длинными ресницами темным огнем - стоя перед зеркалом, Августа любила придавать им отважный блеск, победоносное выражение.

— Ногти грызть не след, - говорила тетушка Мёртл, - это признак безволия.

Августа могла бы, конечно, возразить, что полное отсутствие подбородка тоже кое о чем свидетельствует, но промолчала и, лишь раздраженно вздохнув, вышла из комнаты и поднялась по крутой лесенке. Теперь она безошибочно угадывала по запаху, когда можно стучаться к дядюшке Фреду.

— Реки, широкие, как море, и с такими далекими берегами, что едва видна лишь кромка... Рыбачьи суда, длинные, изогнутые полумесяцем лодки и другие, с соломенными парусами, залатанными, точно плащ Арлекина, а за ними - большие пароходы, везущие джут в Калькутту... Порою реки так сильно сужались, что джунгли касались тебя ветвями, поглаживали на ходу... А иногда река протекала через болота, где вокруг - ничего, кроме неба... Небо... И равнины... Белесые, точно подернутые дымкой, и вдруг - яркое алое пятно дерева мохур[195]... Страна вечных матерей...

* * *

Сидя дома, Хемлок обычно каждый день гуляет в старинном ландграфском парке. Живописный пейзажный парк с вековыми ивами вокруг бассейна (эти ивы и бассейн - декорации Ахерона) повсюду обнаруживает признаки ветхости, вопреки юной густой зелени. Это замкнутый мирок, умозрительное построение, заполненное историческими фигурами полотно. В старину знатные дамы-пуританки надевали передники и двойными бантами плиссированных чепчиков, точно створками раковины, прикрывали по-деревенски розовые щеки. Дамы носили высокие корсеты, пахли свежевыглаженным бельем и кислым молоком. Аромат тисовых беседок был таким же, как сейчас, - терпко-сладким, темным и полным нежности, а в паре метров отсюда герр библиотекарь Гёльдерлин сочинял свой «Гиперион»[196]. Здесь играли на хорошо настроенном клавесине и праздничными вечерами стелили на пихтовый пол блекло-розовые ковры - такого же цвета, как розы, вянущие в сентябре на кедровой террасе, в игольчатом соборе с застоявшимися голубыми испарениями.

Парк изобилует бледными, угрюмыми цветками безвременника с ядовитыми чашечками для эльфов, страстно желающих стать смертными. Безвременник копирует весенний крокус, жеманничает с холодной грацией злокозненных детей, но пернатых ему не обмануть. Известна лишь история о том, как бедные девочки из старого города приготовили из него жуткие блюда: каждый, кто их отведал, умер, за исключением кукол. В отличие от парка при доме священника, ландграфский полон загадок и тайников. В одном из его уголков Хемлок даже обнаружила маленький вид цикуты, растущей кустиком у стены. Занятные растения. Смертельная доза - шесть-восемь граммов высушенных листьев, действие проявляется спустя три-шесть часов. Но, как и у всех токсичных растений, вирулентность зависит от времени сбора, метода сушки и выбранной части. Масетта кое-что в этом смыслила, Скрофа хранила секрет, дошедший из глубины веков, но Локусте он, наверное, уже казался чересчур примитивным.

Утром Хемлок заметила, как над цикутой низко склонилась девушка в отвратительном тирольском лоденовом пальто. Очевидно, она держала в руках садовые ножницы, но, заслышав шаги Хемлок, живо выпрямилась и отвернулась, точно уклонившийся от ветра сорняк. У девушки была круглая и компактная голова, похожая на яблоко, и узкий веснушчатый лоб в тисках золотисто-каштановых волос. Ее-то образ и всплывет перед глазами Хемлок, когда пару месяцев спустя доктор Лал Нахар попробует описать ей другую:

— Похоже, она любила носить розовое. Розовое и табачное... Отец видел ее здесь чуть ли не ежедневно, в его описании она представала, как живая. Круглая голова, напоминавшая плод, и веснушчатое лицо со странным пушком, обрамленное золотисто-каштановыми волосами, наползавшими на виски, на лоб... Будто когти или перья...

Через семьдесят с лишним лет после смерти Августы Хемлок снова встретит увиденную в парке девушку, но, почему-то смутившись, не расскажет об этом никому.

* * *

Джордж Гамильтон отправился вместе с семьей в Шотландию, и, сама себе в этом не признаваясь, Августа очень расстроилась, что ее не взяли с собой. Гамильтоны уехали на север на три месяца - путешествовать по горам, осматривать города, беззаботно гулять по побережью, и Августа уже знала, что по возвращении Джордж останется в Лондоне всего на три дня, после чего направится в Саутгемптон. Три дня - очень краткий срок, но за это время многое может произойти. Письмо Глэдис привело Августу в неописуемую радость: ее приглашали в Хаммерсмит на большой прощальный обед с танцами накануне отъезда Джорджа. Девушку охватило нервное возбуждение, предчувствие переломного момента и уверенность в том, что решается ее судьба. Она начала готовиться, комбинируя украшения, мечтая о новых туфлях, репетируя перед зеркалом позы, мобилизуя все свое обаяние и заранее разрушая его расчетливыми ухищрениями. Августа старалась даже не грызть ногти и смогла продержаться целую неделю! Ее угнетал медленный ход времени, но вместе с тем ужасала быстрая смена дней.