Читать книгу "Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор"

Нечеловеческим усилием воли Элинор поставила чашку на стол, не пролив ни капли.

— Мне вряд ли нужно говорить, что если мистер Соресби утверждает, будто я была на улице в ту ночь, это либо ужасная ошибка, либо чудовищная выдумка.

— Зачем ему лгать?

Она принужденно засмеялась.

— Чтобы добиться преимущества для себя. И ему это прекрасно удалось. Он беден и искал способа улучшить свое положение. Не могу винить его за это. Но могу — за клевету в мой адрес, пусть даже только подразумеваемую. И виню мужа за то, что он поверил ему.

— Мадам, я не верю, что это клевета. Он сказал, что сначала услышал вопль, от которого кровь стыла в жилах, а затем крик страдающей женщины. Казалось, он доносился от садовой двери в Директорский дом.

— И звон цепей, несомненно, и призрачные стоны… Это становится все более нелепым с каждым вашим словом.

Холдсворт отошел от окна и поставил чашку на письменный стол. Та опрокинулась, и чай вылился на кожаную столешницу. Он не обратил на это внимания. Элинор затаила дыхание. Ей пришло в голову, что он напился.

Джон сел так резко, что стул накренился под его весом, и наклонился к ней.

— Я скажу вам, что, по моему мнению, случилось: Сильвия Уичкот пришла сюда той ночью, спасаясь от жестокости мужа. Она открыла своим ключом калитку на Иерусалим-лейн и прошла по мощеной дорожке от заднего двора к садовой двери. Разумеется, та была заперта и закрыта на засов. Но ваша спальня, мадам, расположена прямо над ней. Я думаю, она отчаянно пыталась привлечь ваше внимание… быть может, бросала комки земли и камешки в ваше окно? И, возможно, крик, который слышал Соресби, был криком страха и разочарования, когда миссис Уичкот сочла, что не сумела вас разбудить. Но она ошибалась.

— Похоже, не только мистер Соресби наделен живым воображением.

— Что еще ей оставалось делать? Она так часто у вас ночевала, что знала, где расположены спальни. Кроме того, у кого еще она могла надеяться найти прибежище, как не у вас? Вы были ее подругой.

«Моя подруга».

Эти два слова разъедали разум Элинор, как кислота — металлическую пластину. Она встала, двигаясь так неуклюже, что налетела на стол с чайными принадлежностями.

— Я думала, вы более проницательны, мистер Холдсворт.

Он тоже встал. Но ничего не говорил.

— Я любила ее — и презирала, — выпалила Элинор. — Сильвия была так импульсивна, чувствительна и тщеславна! Красивое лицо или пылкий комплимент могли вскружить ей голову в одно мгновение и разжечь ее аппетит. Вот почему она вышла замуж за мистера Уичкота. И вот почему она набросилась на Фрэнка.

Женщина заплакала; жаркие слезы бесшумно катились по ее щекам.

— Она была такой легкомысленной, вечно в поисках новой забавы. Мне кажется, ей было на всех наплевать, несмотря на все ее обаяние. Но она всегда возвращалась ко мне. С тех самых пор, как мы были детьми. Потому что она знала, что я ее не брошу. Она знала меня, а я знала ее.

Элинор отвернулась и промокнула глаза платочком. Холдсворт ничего не говорил. Его молчание — тупое орудие, подумала она, и этот отвратительный человек забьет им меня до смерти.

— Это все? — Она снова повернулась к нему. — Или юный глупец утверждает, будто слышал что-то еще?

— Мистер Соресби сказал, что услышал движение внизу… сейчас ему кажется, что это были звуки борьбы. А позже раздались другие шаги на гравийной дорожке, ведущей к пруду. Наутро в воде нашли тело миссис Уичкот. Но золотарь подобрал ее тапочки на плитах у вашего дома. Недалеко от садовой двери, собственно говоря.

— Ее тапочки? Какие еще тапочки?

— Вы, наверное, помните, что обуви на теле или рядом с ним не нашли. В среду мистер Аркдейл и мистер Фрэнк забрали тапочки миссис Уичкот у жены золотаря.

— Это какая-то нелепая мешанина. Как вы не понимаете?

Элинор снова села, поскольку боялась, что у нее подкосятся ноги, и скомкала влажный платок в тугой, жесткий шарик.

— Для начала, почему никто из них не упомянул об этих любопытных… домыслах и открытиях в свое время?

— Соресби — робкий и одинокий молодой человек. Он предположил, будто это некое личное дело доктора Карбери…

— Личное дело? Чушь!

— Он беден и напуган, мадам. Он не смел заговорить и навлечь на себя гнев директора. И в любом случае, точно не знал, насколько важно то, что слышал. Что до золотаря, тот посчитал, что леди больше не нужны ее тапочки, и к тому же их никто не искал — так почему бы не одарить свою жену? Он убежден, что подобные находки принадлежат ему по праву.

— Поверить не могу, что вы обвиняете меня на основании таких шатких доказательств и из таких источников.

— Разумеется, я вас не обвиняю, — Джон шагнул к ней, и на мгновение ей показалось, что он собирается взять ее за руки. — Но от имеющихся улик нельзя так просто отмахнуться, и другие могут обвинить вас на их основании, даже если я не рискну. Сами посудите, мадам… это место по ночам — крепость. Окно вашей служанки выходит на двор по другую сторону дома, как и окно доктора Карбери. Ваше — единственное, которое смотрит на сад. Если кто-то вышел к миссис Уичкот, скажут они, кто это мог быть, как не вы?

— А вы, сэр? Что вы скажете?

Холдсворт мрачно глядел на нее.

— Я не знаю.

— Что ж, сэр, теперь мне известно мое положение. Вы осудили меня и нашли очень легкой[41]. Но теперь ваша очередь, так окажите любезность обдумать вот что… — Самообладание незаметно покинуло Элинор, и она отчаянно разозлилась. — Похоже, и другие покидают этот дом по ночам. В марте моя служанка ускользала через садовую дверь — по меньшей мере, дважды, — чтобы встретиться со своим любовником, слугой доктора Карбери. Их рандеву проходили под платаном у пруда. В первый раз он овладел ею. Во второй она явилась раньше времени и встретила на рандеву кого-то другого. Вернее, он наткнулся на нее. Фрэнк Олдершоу.

— Боже праведный! Привидение? Но плащ… застежка?

— Садовник нашел плащ наутро после смерти Сильвии и принес его мне. Плащ никому не был нужен, и он был совсем новый. Сильвия носила его всего день или два. В конце концов, я отдала его служанке. Глупая девчонка без ума от него. А застежка была в форме буквы «S», если помните. Мою служанку зовут Сьюзен, так что, в некотором роде, это судьба.

— Плащ? — Глаза Холдсворта расширились. — Плащ? Мадам, я был таким идиотом…

Снаружи раздался внезапный грохот, по коридору застучали торопливые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появилась сама Сьюзен.

— О, мадам, вам лучше поторопиться.

48

Профессорская комната превратилась в ученый улей и гудела от догадок и скрытого оживления. Все знали, что доктор Милтон явился к директору и что в Директорский дом призвали священника, дабы прочесть чин посещения больного, включая отходную молитву.