Читать книгу "Пассажир - Жан-Кристоф Гранже"

Он медленно повернулся и подмигнул ей:

— Откуда мне знать? Может быть, как раз ты.

* * *

Его сравнительный поиск ничего не дал. Только разболелись от напряжения глаза, свело кисть да в горле застрял тошнотный ком. В глубине левой глазницы снова пульсировала боль. В мозгу плясали имена. Он изучил все списки, но не нашел ни одного совпадения в фамилиях студентов-медиков и будущих художников. Полный провал.

Он скомкал последний лист и запульнул им в мусорную корзинку. На часах было почти полдень. Утро прошло впустую. Единственный позитивный момент — его никто не потревожил. Хотя из соседних комнат до него доносились типичные для психушки шумы: голоса, отчаянно кого-то в чем-то убеждавшие, плач, громкий шепот, смешки, шлепанье шагов, ведущих из ниоткуда в никуда…

За это утро он, по меньшей мере, успел осознать свое нынешнее положение. Он чудом избежал поимки, но вернулся к исходной точке. С одним немаловажным уточнением: из психиатра он превратился в пациента.

— А я тебя везде ищу.

В дверном проеме стоял Корто.

— Скоро обед. Идем посмотрим мастерские. Как раз управимся.

Он не задал ему ни единого вопроса насчет того, что он делал в компьютерном зале, и Нарцисс был ему за это благодарен. Из коридора они прошли через столовую — большую квадратную комнату, уставленную металлическими столами. Два санитара расставляли тарелки и раскладывали пластиковые приборы.

— А это ты.

Корто показал на групповую фотографию на стене. Нарцисс приблизился. Он узнал себя. На нем была блуза художника, похожая на те, что носили живописцы в конце XIX века. Выглядел он довольным и счастливым. Остальные тоже радостно улыбались, хотя проницательный взгляд без труда уловил бы в их улыбках нечто специфическое, характерное для душевнобольных.

— Мы сделали этот снимок в честь дня рождения Карла, восемнадцатого мая.

— Кто такой Карл?

Психиатр ткнул пальцем в веселого толстяка, сидевшего рядом с Нарциссом. На нем был кожаный фартук, а в высоко поднятой руке — кисть, измазанная в черной краске. Ни дать ни взять — средневековый кузнец.

— Пойдем. Я вас познакомлю.

Они прошли еще одним коридором, который вывел их к пожарному выходу. За ним начиналась лестница, спускавшаяся ко второму, ниже расположенному зданию. Светило солнце, и окружающая природа предстала перед ними во всем своем ледяном, безжалостном, беспощадном великолепии. Горные пики и шпили, красных оттенков валуны, наводившие на мысли о священных камнях, о тотемах, выступавших на равных с богами, которых воплощали. В глубине долины вставали черные леса, поражавшие своей дикой, надменной красой. Земля питала здесь лишь те виды, которые мирились с высотой, холодом и пустотой. А остальные пусть подыхают.

Внутри здания они не стали задерживаться на втором этаже, где располагались комнаты постояльцев, а сразу спустились на первый. Корто постучал в косяк первого же дверного проема — пустой, так как сама дверь отсутствовала, — и услышал в ответ:

— Hereinkommen![26]

Нарцисс на миг замер на пороге. Стены, пол и даже потолок мастерской были выкрашены в черный цвет. На черных стенах висели картины — сплошные «черные квадраты». В центре комнаты стоял великан с фотографии. В натуральную величину он был под два метра ростом и весил не меньше ста пятидесяти килограммов. На нем был блестящий, словно натертый воском, кожаный фартук.

— Привет, Карл. Как дела?

Мужчина со смехом поклонился. Его лицо закрывала маска-респиратор. В комнате и в самом деле было нечем дышать из-за химических испарений.

Корто повернулся к Нарциссу:

— Карл — немец. Он так и не сумел выучить наш язык. Его держали в психушке в ГДР, возле Лейпцига. После падения Берлинской стены я объехал все психиатрические лечебницы Восточной Германии — искал художников. И познакомился с Карлом. Несмотря на жестокое обращение, регулярное применение электрошока и плохое питание, он упорно продолжал раскрашивать в черное все, что видел вокруг. В ту пору ему приходилось в основном пользоваться углем.

— А теперь?

— О, теперь Карл капризничает! — усмехнулся Корто. — Ему не угодишь! Для своих полотен он сам смешивает краски на основе анилина и индантренов. Дает мне длиннющие списки каких-то химических веществ с непроизносимыми названиями. Он ищет абсолютный не-цвет. Нечто такое, что обладало бы способностью полностью поглощать свет.

Здоровяк снова принялся за работу, склонившись над чаном, в котором смешивал какую-то густую горячую массу, похожую на гудрон.

— У Карла есть один секрет, — шепнул Нарциссу психиатр. — Он добавляет в краски собственную сперму. Считает, что благодаря этой субстанции его монохромные работы получают внутреннюю жизнь.

Нарцисс смотрел, как огромные руки великана взбивают смесь. И представлял себе, как художник с помощью тех же самых рук добывает свой секретный ингредиент. Вот, кстати, одно из преимуществ лечения искусством, применяемого Корто: у пациентов не подавляется либидо. У его накачанных психотропными препаратами пациентов в клинике Анри Эя конец всегда висел тряпкой.

Он приблизился к одной из черных картин:

— А что здесь изображено?

— Небытие. Как у многих тучных людей, у Карла во сне часто случаются остановки дыхания. На некоторое время он перестает дышать. И снов никаких не видит. То есть в каком-то смысле умирает. Вот он и пишет эти черные дыры.

Нарцисс еще ближе придвинулся к картине и различил на черном фоне какие-то мелкие рельефные надписи. Читать их следовало не зрением, а скорее осязанием, как шрифт Брайля.

— Это ведь не немецкий язык?

— Нет. И ни один другой из известных языков.

— Он сам его изобрел?

— Карл утверждает, что на этом языке с ним говорят голоса, которые он слышит, попадая на дно черной ямы. Это голоса из глубины смерти.

Карл продолжал посмеиваться под своей маской. Теперь он погрузил в чан обе руки и перемешивал его содержимое так энергично, что черная жижа перехлестывала через край, напоминая нефтяной фонтан.

— Ну, пойдем, — позвал Нарцисса Корто. — Он нервничает, когда гости задерживаются у него надолго.

В коридоре Нарцисс задал психиатру вопрос:

— Почему в Лейпциге его поместили в лечебницу? Какой у него диагноз?

— Откровенно говоря, он сидел в тюрьме. Что-то вроде наших заведений для преступников с нарушениями психики. Видишь ли, он вырвал у своей жены глаза. Говорит, это было его первое творение. Созданное в поисках темноты…

— Он не принимает никаких лекарств?

— Никаких.

— И при нем нет никакой охраны?

— Мы следим только за тем, чтобы ему регулярно подстригали ногти. В Германии у него были проблемы с санитарами.