Читать книгу "Стоять насмерть! - Андрей Дышев"

Снова посмотрел на черное окно. Опасно, черт возьми. В детстве не раз падал с деревьев вместе с обломанной веткой в руках. Здесь же ушибом или переломом дело не ограничится. Сначала со мной побалуются псы, потом присоединится охранка. Ну а дальше… О том, что будет дальше, лучше не думать. И все же…

Я встал удобнее, упираясь подошвой в ствол, постучал ногами по суку, проверяя его на прочность. В принципе, такой прыжок – не самый смертельный номер, а упражнение для начинающего каскадера. На высоте десяти метров прыгнуть с дерева и ухватиться руками за подоконник. Остальное – пустяки.

Я приучил себя не раздумывать на краю пропасти – будь то рампа летящего самолета, прыжковый мостик над бассейном или скала над морем. Чем больше готовишься к прыжку, тем труднее потом прыгнуть. Сказал: раз, два, три – и полетел.

Перекреститься не успел. Только поправил быстрым движением автомат за спиной и сильно оттолкнулся от ветки. Крона березы зашелестела уже сзади меня. Окно надвинулось на меня слепым гигантским глазом. Я вцепился мертвой хваткой в горизонтальный деревянный брус, под которым крепился лист подоконника. Лакированное мокрое дерево сразу же стало уходить из-под ладони, и я впился в него ногтями. Хуже всего пришлось коленям, которые я выставил вперед, чтобы смягчить удар о стену. Потом от страха похолодела спина.

Я висел на руках, держась за ненадежную опору, и медленно, без рывков, подтягивался, приближаясь головой к стеклу. Оттуда, с березы, этот трюк выглядел более простым. Но я не подумал, как буду поднимать оконную раму, когда обе руки заняты.

Я коснулся грудью подоконника, закинул локоть за брус и перенес на него вес тела. Теперь можно было на мгновение отнять одну руку и приподнять окно. Коротким толчком просунул пальцы в щель и потянул вверх. Рама была страшно тяжелой и не фиксировалась. Я просунул руку глубже, ухватился за внутренний подоконник. Теперь я чувствовал себя более уверенным. Я уже наполовину пролез в окно, как неожиданно за подоконник зацепился поясной ремень. Несколько минут, держась на одной руке, я боролся с этим непредвиденным капканом и наконец, сбросив ремень вместе с кобурой и пистолетом вниз, тихо ввалился внутрь темной комнаты.

Окно за мной опустилось, и я окунулся в мир тишины. Дождь приглушенно барабанил в стекло, за ним черным флагом развевалась на ветру ветка. Я, сидя на корточках, всматривался в очертания предметов. Запах мастики и табака висел в воздухе. Я различил высокие напольные вазы, стулья и большой диван с цилиндрическими подушками; в противоположной стене комнаты тускло светились два окна с полукруглым верхом, разделенным рейками, как паутинка. С потолка свешивались светлые шторы, закрепленные на полукруглом карнизе, отчего они напоминали массивные колонны.

Что-то очень знакомое показалось мне в этих шторах, хотя, я был уверен, раньше никогда их не видел. Поднялся на ноги, осторожно, чтобы не скрипнули половицы, вышел на середину комнаты. Почти всю боковую стену занимала темная картина в тяжелой золоченой раме.

Я опустил руку в карман. Спичечный коробок промок почти насквозь, но все же я смог зажечь одну спичку. Она лишь на мгновение вырвала из темноты гигантское полотно и тотчас погасла, но я успел увидеть то, что ожидал.

Худой, изможденный Иисус с израненной терновыми ветками головой смотрел на розовое лицо Пилата по-собачьи, снизу вверх, и в глазах полубога не осталось ничего, кроме сломленной воли, страха и готовности отдать за жизнь все, что у него было…

Это была комната, в которой жила Анна.

Глава 25

За окнами шарахнула молния, череда вспышек осветила раскачивающуюся под резкими порывами ветра березу, ее дрожащие, переливающиеся тусклым серебром листья. На подоконник с бешеной силой посыпались крупные градины. Они катались по оцинкованному листу, как жемчужины, и, слипаясь, с потоками воды срывались вниз. Эпицентр грозового фронта находился где-то над особняком, и вспышки молний сразу же сопровождались мощным треском. Мистический свет от разрядов разгулявшейся стихии освещал комнату короткими эпизодами, словно перед моими глазами медленно прокручивали киноленту, и я улавливал каждый кадр, высвечивающийся на экране. Сейчас гроза стала моим союзником. Я мог без опаски ходить по паркетному полу, не боясь, что скрип половиц привлечет внимание хозяев особняка.

Почему комната пуста? – думал я, внимательно рассматривая диван, будто Анна могла затеряться в его складках. Она писала мне, что будет жить в офисе, то есть здесь, довольно долго, вплоть до отправки партии товара за рубеж. О какой партии шла речь? Не о той ли, которую поставляли сюда в цинковых гробах?

Я подошел к трюмо. Из зеркала на меня надвинулось какое-то мокрое, небритое чудовище с мрачным лицом и горящими глазами. Я с каким-то мазохистским наслаждением рассматривал себя. Низко же ты опустился, Кирилл Андреевич, сказал я себе, касаясь щеки рукой. На кого похож? Глаза ввалились, щеки впалые, и складки на них – словно глубокие сабельные шрамы. Это хорошо, что Анны не оказалось здесь. У нее наверняка бы помутился рассудок при виде такого красавца, пришедшего из грозы. Фильм ужасов, да и только!

Выдвижные ящички трюмо скользили по полозьям легко и без скрипа, что было верным признаком хорошей и дорогой мебели. Нижний был пуст, в среднем лежали цветные полиэтиленовые пакеты, мягкие на ощупь. Я не стал проверять их содержимое – наверняка это было белье Анны. Верхний был заполнен косметикой. Горьковатый запах французских духов, смешанный почему-то с резким запахом ликера, пощекотал мне ноздри, и перед глазами сразу всплыло милое лицо моей отважной разведчицы. Крым. Моя дача. Крыша, утонувшая в зарослях виноградника и вишни. Анна, одетая в короткий сарафан и пляжные тапочки… Как давно это было, как мало я ценил то время, когда она была рядом и, казалось, ничто не омрачает наш союз…

Я сдвинул в сторону пудреницу, коробочку с набором теней, и под ладонью оказался овальный бархатный валик. А-а, заколка для волос, моя старая знакомая! Помню, помню, как ты лежала на заднем сиденье темно-синей «Вольво», выдав свою хозяйку, как говорится, с головой.

Я взял заколку, поднес ее к лицу. Бархатная сторона ее была непривычно жесткой, будто в чем-то выпачкана. Я повернулся к окну. Снарядом разорвалась над особняком очередная молния, и я успел увидеть, что заколка выпачкана в засохшей крови.

Тревога заполнила мою душу намного быстрее, чем я успел придумать какое-нибудь банальное объяснение этому. Я бросил заколку на трюмо и снова полез в ящичек. Флакон духов, шпильки, стянутые резинкой, шелковый платок, который Анна повязывала себе на шею… Стоп! И здесь кровь. Много крови.

Развернул его, поднес к окну. Нет, никаких сомнений быть не может. Это кровь. Эти бурые пятна я никогда ни с чем не спутаю.

Я скомкал платок и затолкал его себе в карман. Нехорошо, думал я, снимая автомат из-за спины. Нехорошо получается. Нельзя так обращаться с девушкой, чтобы ее вещи вдруг ни с того ни с сего оказались выпачканными в крови. За каждую капельку будем наказывать.

Будем жестоко наказывать…