Читать книгу "За стеной из диких роз - Саша Урбан"

Аннабелль. Единственные, кто могли бы её защитить, исчезнут перед массой тех, кто вдруг пожелает погубить её.

«Пора в путь», — повторяла малиновка, словно не видя, что Аннабелль нужен не очередной призыв, а спасение.

Девушку обвинили в колдовстве. Сперва она пыталась защищаться и оправдываться, потом пыталась сбежать, но и это не помогло — правитель требовал либо её признания, либо повиновения, угрожал и наставлял оружие, но не спешил привести свои угрозы в исполнение. Каждый день он приходил в маленькую тесную комнатку, наскоро освобождённую кладовую, и лично спрашивал у Анны, готова ли она подтвердить обвинение или принять у правителя то, что он называл чувствами. Он обещал увезти её из Шамони и никто никогда не узнал бы о ней, даже если бы она оказалась ведьмой. Та не отвечала; не ела, когда на полу появлялась полная тарелка еды, не слушала ни уговоры, ни крики, и только думала о том, как бы скорее покинуть свою темницу. Череда дней и ночей сбилась, девушка уже не знала, который был день, лишь понимала, что непростительно опаздывает. А птица сидела на окне и повторяла своё неизменное: «Пора в путь».

От голода девушка стала совсем плоха, но, тем не менее, она отказывалась есть, даже когда кто-то насильно пытался накормить её — отворачивалась, давилась и задыхалась. Порой её начинало бить лихорадочной дрожью, по коже как будто разливалась пламя и в его отблесках Анна видела образы, казавшиеся забытыми или никогда не существовавшими. Среди них был и Клод. И девушка с мучительной болью вспоминала, что обещала вернуться к нему. Но их, как прежде, разделяла стена из шипастых стеблей шиповника, и принц, рассвирепев от ослепительной боли, отчаянно пытался преодолеть преграду — бросался прямиком на острые жала шипов, разрывая в клочья руки, лицо. Было ли это сном или очередным видением, посланным ведьмой, Анна не знала; в такие секунды душа её становилась сильнее тела, но недостаточно сильной, чтобы покинуть его темницу.

В очередной раз пришёл Иларий. В последнее время его визиты затягивались: он вставал перед лежавшей на полу девушкой и говорил: долго, сначала спокойно, потом всё громче и срывался на крик, угрожал смертью, потом снова затихал и продолжал говорить спокойно до очередной вспышки гнева. Анна не вслушивалась, ей не хватало сил, чтобы сконцентрироваться на его словах, вместо этого она молча смотрела на него, так быстро выздоровевшего после страшного перелома. При мысли об этом по лицу Аннабелль расползалась широкая улыбка, будто несмотря ни на что девушка оставалась победительницей. Судя по выражению лица и словам, произнесённым чуть слышно, Иларий и не думал оспаривать этот пьедестал. Если бы Анна слушала его, она бы услышала слова, полные раскаяния, и отчаянные признания во всём: в любви, в ненависти, в добрых и злых деяниях, но, столкнувшись с холодной безучастностью, горькое сожаление в нём опять превращалось в гнев. Мужчина кричал и топал ногами, тряс Аннабелль, но та не слышала его, словно что-то в ней умерло, а то немногое, что осталось живым, слышало всё то же: «Пора в путь. Пора в путь. Пора в путь».

Иларий, казалось, тоже слышал это, но для него в стенах комнаты звучал только назойливый щебет. Он замолчал и обернулся к окну. Птица смотрела на него любопытным взглядом, немного склонив голову на бок с таким видом, словно испытывала терпение Илария. Она не шевельнулась, даже когда мужчина громко затопал, двигаясь в её сторону, так сильно ему хотелось, чтобы хоть кто-нибудь слышал и боялся его. Но птица не испугалась: она только и делала, что продолжала беззаботно щебетать, даже когда мужчина схватил её и сдавил в своём тяжёлом кулаке. Почувствовав опасность, малиновка принялась щебетать громче и чаще, зовя на помощь, но её тонкий голосок ещё больше действовал мужчине на нервы. Он был готов окончательно сломать хрупкий позвоночник пташки, как вдруг холодная рука Аннабелль схватила его. Девушка из последних сил подтянулась и повисла на его свободной руке, без слов говоря: «отпусти». Если бы она произнесла это вслух, то в её тоне не было бы ни мольбы, ни приказа, и девушка молчала, отчасти надеясь, что тишина будет хоть сколько-то выразительнее её голоса.

Секунду спустя птица взмахнула крыльями и скрылась за окном. Она забилась куда-то под крышу и в новом убежище возобновила своё: «Пора в путь». Хватка Анны на руке Илария ослабла, девушка рухнула на пол. Куда подевалась та грация и загадочность, что прививались ей долгими стараниями Иветты? Где воспитанность, сложные фразы, вежливость, временами холодная, временами вполне дружелюбная? Их заменило отчаяние, состояние настолько жалкое, что даже самый жестокий палач не мог бы сдержать сочувствия. К сожалению, Анне было нужно не сочувствие. Она даже сама не понимала, что же ей всё-таки было необходимо. Вместе с гнетущей пустотой девушку наполняло чувство всепоглощающей любви, она была готова простить весь мир, если бы у неё была такая возможность. Даже Илария, Иветту, Эрвелин…

Иларий опустился на пол вместе с девушкой, аккуратно поддерживая её за плечи. Анна не помнила, как её голова оказалась у него на коленях, мужчина аккуратно перебирал пряди её волос, рассматривая, как солнце играет на их золотистых струнах, и продолжал говорить. Голос его опустился до невнятного бормотания и всё же в интонациях девушка улавливала всё: и признание, и мольбу, и боль, необъяснимую, её источник был неведом Иларию, он мучился, как животное от нанесённой охотником раны. Вдруг Аннабелль заговорила: «Отпусти меня. Мне давно пора, меня ждут, я обещала вернуться… Если я этого не сделаю, то погибну. Однажды я спасла твою жизнь, теперь спаси мою…». Она затихла, ожидая ответа. Из последних сил она подняла голову и взглянула Иларию в глаза, медленными движениями отползая всё дальше от него. Мужчина смотрел на неё с холодной скорбью и Анне было ужасно стыдно из-за той боли, что она ему причиняет, но поступить иначе она не могла и пробудившееся глубоко внутри хладнокровие позволяло ей закрывать глаза на все страдания, которые испытывали окружающие. Правитель поднялся и вышел из комнатки. Послышались шум и возня, Аннабелль прикрыла глаза, сбегая как можно дальше от воцарившейся суеты.

К реальности её вернули не слишком аккуратными похлопываниями по щекам. Иларий с бесстрастным видом перебросил