Читать книгу "Арфа королей - Джульет Марильер"

Чем дольше мы сидим рядом, потягивая медовуху, тем больше успокаивается рассудок. Весь день у меня в голове кружили мысли, догоняя и пожирая друг друга, но теперь угомонились. Я чувствую себя чистой страницей, ожидающей, что на ней что-то напишут, и от этого на душе тревожно.

– Брокк?

Голос Эрньи – как мед, сдобренный пряностями. Она поднимает кубок левой рукой, а правую кладет мне на колено. Наверное, чтобы меня подбодрить. Но добивается совсем другого.

– Ты предложила не стесняться, но я, Эрнья, все равно смущен. То, чего ты от меня хочешь, не так просто. Ты королева, вынашивающая грандиозные планы изменить свой мир. И предлагаешь мне стать частью этого плана. Превратиться в героя. Отказаться от всего, что мне привычно и знакомо, от всего, что я люблю.

– Это, пожалуй, действительно не так просто. Но вот другая часть… – она нежно перебирает пальчиками, – …столь же естественна, как смена времен года. Меня, по крайней мере, уверяли, что это именно так.

– Эрнья…

От ее прикосновений мне трудно сосредоточиться. «Меня, по крайней мере, уверяли, что это именно так»? Что это значит? Может, она дает мне понять, что отношения между мужчиной и женщиной для нее тоже внове? Все свои познания об этом я черпал из сказаний и песен, из объяснений отца и брата Гэлена.

– Какую из известных мне легенд ни возьми, когда кто-то из моего племени связывает себя узами с такой, как ты, все неизменно заканчивается катастрофой.

Уже в следующее мгновение я понимаю, что в моих словах есть изъян.

– Мне напомнить тебе о твоих корнях? Думаю, не стоит. Но ты ничего не знаешь о моей истории. Она совсем короткая. Меня привели сюда, а вот времен, предшествующих моему появлению здесь, я почти не помню.

Я изумленно умолкаю. Она говорила мне, что мы с ней похожи, что она тоже полукровка, что в ее жилах тоже течет кровь двух рас. Я строил предположения, но до правды, оказывается, так и не добрался.

– Расскажи мне, пожалуйста, – говорю я, ставлю кубок и беру ее за руку.

– Как-то раз я тебя поддразнила, – отвечает она, – предположила, что тебя воспитали барсуки, затем положили в плетеную корзину из ивовых прутьев и пустили вниз по ручью. Меня растили люди. Растили как собственного ребенка. До пяти лет у меня были мать и отец, сестра и брат, собака, кошка и дом на лесной опушке. Я не знала, настоящий у меня отец или нет, но замечала, что со мной он ведет себя строже, чем со старшими детьми. Росла довольно счастливой, но неугомонной; всегда стремилась забрести в лес дальше, чем мне разрешали. Всегда хотела разговаривать с белками, кроликами и куницами. Дружила с птицами, хотела, чтобы они садились мне на плечи и руки и щебетом рассказывали мне истории. Когда я пела и разговаривала с ними, отец сердился. Самым страшным наказанием было оказаться запертой в доме с закрытыми ставнями. И еще, когда запрещали петь. Петь мне нравилось всегда. Когда сюда пришел ты, когда мы, куплет за куплетом, стали выводить ту песенку о животных, я испытала неописуемый восторг. У меня было такое чувство, словно я обрела недостающую частичку себя самой, мой второй голос.

– То же почувствовал и я.

– Когда мне исполнилось пять, из леса пришел человек, чтобы меня забрать. Совсем не такой, как отец, которого я знала, – высокий, бледный, худой, в просторной серой накидке, развевавшейся, как дым на ветру. Это был мой отец, настоящий отец из Колдовского мира, пришедший отвести меня домой. Отцу он заплатил золотом. Мне запомнились слова, который он ему сказал. «В этом мире она станет женой крестьянина, будет кормить кур и свиней и каждый год рожать по ребенку до тех пор, пока от этого не умрет. А в моем мире ей уготована роль королевы». Мать умоляла его на коленях и хватала за летящие полы накидки, но он вел себя так, будто ее и вовсе не было. Брат с сестрой, прижавшись друг к другу в углу и наблюдая за происходящим широко открытыми глазами, не говорили ни слова.

Так я оказалась в этом мире. Родной отец меня не воспитывал. Он бросил меня, я не знаю ни где он сейчас, ни жив ли вообще. Меня вырастили добрые обитатели этого царства, похожие на тех, которых ты здесь повстречал, создания разных размеров и форм. В возрасте пяти лет, лишенная всего, что мне было привычно и знакомо, я вдруг оказалась их королевой. Они, как могли, научили меня всему, что мне полагалось знать. Это хороший народ. Но они, Брокк, не такие, как я, и никогда такими не будут. Мне одиноко. Мое человеческое начало жаждет того… что можешь дать мне ты… если, конечно, захочешь. Я имею в виду не только плотские утехи, хотя, на мой взгляд, мы вместе могли бы с радостью их познать. Мне нужен товарищ, друг… мне нужен… я не могу подобрать точное слово.

– Ты его уже произнесла. Тебе нужна недостающая частичка твоего естества.

Мое сердце отбивает могучий ритм. Не военный марш, не паническое предупреждение и не отступление. Осознание. Музыка возвращения домой.

– Я очень хорошо тебя понимаю.

– Однако… Брокк… Я не хочу тебя принуждать. Не буду ни умолять, ни пользоваться чарами или заклинаниями, не стану угрожать, удерживать силой, прибегать к уловкам, что нередко позволяет себе Маленький народец для достижения поставленной цели. Как в великом деле сотрудничества и мира, так и не в столь значительной сфере наших собственных чувств ты и только ты должен сделать свой выбор. Если пожелаешь, то после Дня летнего солнцестояния можешь уехать из Брефны, и тогда мы с тобой больше никогда не увидимся.

Меня переполняют чувства. И желание – только их часть. Я собирался спросить ее о Дне летнего солнцестояния, об арфе, о том, как собрать все это в одно целое. Но теперь ни голова, ни сердце не готовы. Эрнья расскажет нам обо всем завтра, когда приедет Ливаун. Обещала рассказать.

– Нам надо подождать, – говорю я, поднося к губам ее руку.

От нее исходит аромат меда и роз. Мою щеку щекочет выбившийся локон ее волос. У меня перехватывает дыхание, но сейчас не время терять голову.

– Чтобы жить вместе… чтобы познать плотские утехи… Нам надо подождать, пока я не спою песнь твоего народа и не выполню поставленную задачу. Но ты только что попросила меня что-нибудь исполнить. Ты по-прежнему этого хочешь? Если да, что для тебя спеть?

– Колыбельную, – с улыбкой, обозначающей ее ямочки, отвечает Эрнья, – но колыбельную не для младенца, а для взрослой женщины.

Я выпускаю ее руку, встаю и устраиваюсь с арфой на колене на безопасном расстоянии от нее. Все так же улыбаясь, Эрнья ложится на кровать, кладет голову на подушку, будто чувствуя себя как дома, и смотрит на меня.

Колышутся листики ивы на теплом ветру,          искрится светом река,Твои нежные пальцы сомкнулись           с моими во мраке ночи.За нашим окном сложили           свои лепестки хрупкие цветы.Ты – цветок гораздо слаще благоухающей алой розы.

– Как замечательно у тебя получается, – шепчет Эрнья, – продолжай, мой бард.