Читать книгу "Британские интеллектуалы эпохи Просвещения: от маркиза Галифакса до Эдмунта Берка - Максим Ковалев"

К марту 1731 г. относится постановка фарса «Подмётные письма, или Новый способ удержать жену дома». Фундаментальное единство добродетели и порока раскрывается в нём в высказывании одного из персонажей: «Пороки так же приросли к нам, как наша шкура, но первые мы скрываем лицемерием, а вторую – одеждой». Порок совместим с любым общественным положением. Священник – повеса желает «провести отпуск в этом милом вертепе среди знакомых мне распутников и шлюх, погулять с месяц, наслаждаясь женщинами и вином, а потом вновь забрести в глушь и принять сан»611. Здесь нет противоречия, ведь совершение греха – путь к жизненному успеху, который является мерилом ценностей. В другом случае констебль отпускает дебошира со следующими словами: «Надеюсь, вы не забыли своего обещания купить носки в моей лавке?»612

1 июня 1731 г. прошла с успехом пьеса «Совратители, или Разоблачённый иезуит», интересная скорее подбором персонажей, чем сюжетом. В его основу положены реальные события, произошедшие с отцом Жираром и Катариной Кадьер. Впрочем, это нисколько не повредило «кукольной» фактуре филднговского фарса. Данное произведение в целом можно рассматривать как сатиру на нравы духовенства. Не просто упадок нравственности, а именно размытость представлений о ней демонстрирует поставленная тремя годами позднее (15 января 1734 г.) «Служанка – интриганка». Главная мысль пьесы заключается в том, что «Джентльмену… вполне прилично совращать девицу»613. В то же время этот фарс выражает ощущение бессилия перед сложившимся порядком вещей: ведь «…если б… все дети в городе наследовали только своим настоящим родителям, тут такое бы поднялось – вовек не разобраться!»614

Надо отметить, что комедиям и фарсам Филдинга в целом присуща «масочность», где комический эффект достигается за счёт утрирования типических черт – приём, восходящий к итальянской комедии масок. Написанная в 1734 г. «Опера Граб – стрита, или У жены под башмаком» выводит на сцену глуповатых джентльменов, хитрых слуг, развратных священников, щёголей, светских леди. Идея произведения раскрывается с помощью противопоставления персонажей. Священник Пазлтекст, гуляка и выпивоха, придерживается мнения, что «судить надобно не по тому, знатно ли выпито, а по тому, знатный ли выпил». Аналогичным образом противопоставляют данные категории слуги, только меняя местами нравственные оценки:

Почему он так благороден:А потому,Что ни к тому,Ни к этому делу не годен615.

Обе позиции сопрягаются в речи благопристойного отца семейства. По его мнению, кто сам в вельможи не пролез, тот хулит их быт и нравы. Подобное «достижение» непременно должно увенчаться «выходом в щёголи». Другая группа противоречий относится к взаимоотношениям хозяев и слуг. Они довольно неоднозначны. С одной стороны, хозяева имеют ряд привилегий : например, барчуки могут соблазнять служанок. Поэтому девушка должна быть скромной, в то время как знатные персоны могут себе позволить не иметь положительных качеств. С другой стороны, прислуга имеет возможность неплохо жить за счёт барина. Дворецкий Робин (в котором, возможно, высмеивается министр Роберт Уолпол) продаёт стаканы, говоря, что они лопнули на морозе, ворует ножи, поит брата за хозяйский счёт, спиливает столовое серебро (якобы стёрлось от чистки), использует дешёвые заменители, но счёт выставляет как за качественные материалы. Его «мудрость» заключается в том, чтобы прикрывать свои грехи, закрывая глаза на чужие. Он полагает, что мир – одна большая шайка негодяев, где все равны в подлости:

Крадёт хозяин со слугой,И лгут кухарка с госпожой,Бедняк, лакейИ богатей616.

Примечательно, что положительного персонажа сэра Овена, который утверждал, что помещик должен быть для своих арендаторов пастырем, а не волком, высмеивают сами же арендаторы. Состояние всеобщего разложения, напротив, скорее смакуется автором. Неудивительно, что под давлением кабинета министров пьеса не была поставлена на сцене.

К этому времени относится ряд важных событий в семейной жизни Филдинга. 28 ноября 1734 г. он женился на Шарлотте Крэдок, происходившей из небогатой семьи. А через два с половиной года умерла мать его жены, миссис Крэдок, оставив молодой семье наследство в 1 500 ф.ст. Супруги поселились в Ист – Стоуре, где Генри, ведя жизнь сельского джентльмена, пытался соперничать в роскоши с соседями. На время отойдя от литературного труда, Генри попробовал себя в качестве постановщика. Он был назначен художественным руководителем театра в Хеймаркете. Труппа называлась «Компания комедиантов Великого Могола». Возможно, из – за усиливающихся политических мотив в творчестве, он был замечен влиятельными оппозиционерами – Ф. Честерфилдом и знакомым ему ещё по Итону Дж. Литтлтоном617.

В 1736 и 1737 гг. Филдинг создает политическую сатиру, а также выступает в качестве драматурга. 5 марта 1736 г. им была поставлена комедия «Пасквин» (имя фольклорного персонажа, дурачка), которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Используя приём «пьеса в пьесе», автор действует от имени постановщика. Он даёт указания актёрам, демонстрирующим сцену получения взятки: «Теперь, джентльмены, играющие мэра и олдерменов, выстройтесь в ряд, а вы, милорд и полковник, подходите к ним и начинайте давать взятки – направо и налево»618. Затем, говорит он, следует освободить место другим кандидатам, которые также будут давать взятки. После того, как они уйдут, следует сделать умные лица, причём особенно глубокомысленный вид должен быть у мэра. Испытывая ненависть к «денежному интересу», некий лорд обещает вынести на обсуждение вопрос об отмене торговли, если его изберут депутатом. Это подойдёт, по его мнению, для знатных землевладельцев, которые не нуждаются в деньгах. Для их возвышенных натур торговля – «низкое», «глупое», «механическое» занятие «этих каналий». Избиратели, как и положено, отдают свои голоса в обмен на синекуры. Причём один просит назначить себя едоком ростбифа, а другой – сочинителем од.

Репетиция переходит к следующей сцене. В ней появляются толпы пьяных избирателей, которые начинают колотить друг друга. Затем герои обсуждают избирательную систему и приходят к выводу, что нынешние выборы – уже совсем не те. Пока не ввели французскую моду, сквайр мог напоить всех соседей. Теперь ублажать приходится целое множество придворных, имеющих по шесть лакеев на запятках. Деньги уходят на «дома, картины, кружева, вышивки, ожерелья, итальянских певцов и французских прыгунов». Те же, кто голосует, не получают даже обеда619. Сатирик даёт понять всем проповедникам совести, что это лишь другое, более благородное название выгоды. Критикуя льстецов и наёмных писак, он указывает на утрату высоким искусством монополии на лесть. Если льстецов становится много, цена на них падает. Политические убеждения не просто продаются, но продаются за бесценок. У жителей этого округа, пишет Филдинг, пока что (!) есть все основания придерживаться партийных принципов. Сами политики не более сведущи и ответственны в государственных делах, чем их жёны, заявляющие: «И пусть мне ставят партии в вину, / Что я за веер продала страну»620.