Читать книгу "Осколки Солнца - Таис Сотер"

Если во всем остальном доме картин не было совсем, то их здесь было слишком много. Некоторые были мои. Вот эту я рисовала еще в школе искусств, эту в Лондоне, а эту буквально год назад. Но больше меня смутили те картины, на которых была изображена я сама. «Персефона» мэтра Савара, портрет руки Уолтера Сикерта — на нём я сидела на краю сцены, мечтающее улыбаясь. Еще один мой уже автопортрет — я рисовала его для выставки в Париже, но его выкупили раньше. Теперь понятно, кто это был.

— Это выглядит странно, да? — грустно спросил Михаил за моей спиной. — Не хотел, чтобы ты это видела.

Очень даже мило, — с сомнением сказала.

Вообще-то коллекция была пугающей. Но я уже как-то привыкла к странностям высшего. Пытаясь сгладить впечатление, и отвлечь меня, Михаил потащил меня завтракать. Готовил он из рук вон плохо. Неудивительно — в нормальной еде высший практически не нуждался.

Но сейчас мне по нраву была и подгоревшая каша, и пережаренная яичница, и горчащий кофе. Ведь я сидела напротив Михаила, и мы даже не ругались. Только переглядывались, будто дети, и тут же отводили глаза.

Ракоци не выдержал первым.

— И что теперь?

— Ну… — я возила ложкой по дну тарелки, пытаясь собраться. — Я думаю, хорошо бы попутешествовать. Побывать в Риме, Милане, Венеции…

— О-о-о, — не смог скрыть своего разочарования высший.

— … с тобой. Тебе ведь надоел Будапешт, а я совсем не хочу возвращаться в Париж одна. Как ты на это смотришь, Михаил?

Высший пожевал немного нижнюю губу, размышляя, а затем осторожно сказал:

— На юге мне немного некомфортно. Слишком жарко и солнечно.

— Тогда может Скандинавия? Осло, Копенгаген, Стокгольм… Это конечно не твой любимый Петербург, но я слышала, что и в Северной Европе бывают белые ночи.

— И мы будем путешествовать вместе как…

Я обогнула стол, и уселась к Михаилу на колени. Поцеловала в краешек рта, сама удивляясь своей смелости.

— Давай начнем просто как любовники. Знаю, тебя смущает, что я смертная…

— Меня не смущает это. Я боюсь тебя потерять. Но обещаю не торопить события. Пусть всё идёт, как идёт.

Горечь кофе на моих губах растворилась под нежностью поцелуев Михаила. А старые обиды и страхи — в его сияющих нежностью глазах.

В этот день, и многие-многие другие за тем, мы узнавали друг друга. И наслаждались нашей близостью. Как бы мне не хотелось увидеть мир, новые места, во время нашего путешествия всё моё внимание было сосредоточено лишь на нём — удивительном высшем с янтарными глазами, старомодном, высокомерном, острым на язык… Но единственным, кто мне был нужен. А вот то, что Ракоци совершенно не разбирался в современном искусстве, меня огорчало. Но я не оставляла надежды, что когда-нибудь смогу изменить его мнение.

И где-то в Риме — мы всё же добрались до Италии к концу зимы, я проснулась в объятиях Михаила, и поняла, что всем сердцем люблю его. Это не было волшебным чудесным моментом, переворачивающим всё моё восприятие.

Я просто поняла, что не представляю свою жизнь без него. И тут же разбудила высшего.

— Давай сходим в храм.

— Что? — сонно спросил высший.

— Хочу в храм.

— У тебя опять кризис веры? Будешь исповедоваться в грехах, не забудь рассказать, как ты кинула камень в того несчастного в деревушке под Стокгольмом.

— Я думала, что он тролль! Он выскочил прямо из-под моста! И я видела хвост!

— У тебя богатая фантазия, драгоценная моя. Это был нищий. Троллей не существует.

— Так я и поверила. И не путай меня! Я говорила совсем про другой храм. Храм Лилит.

Михаил так резко сел, что испугал меня.

— Ты уверена?!

— Да.

— Не хочешь сначала навестить родителей?

— Но я же смогу увидеть их после?

— Да, хоть и не сразу.

Новообращенные плохо контролировали свою жажду крови, но я надеялась, что мой небольшой опыт в этом поможет.

— Тогда лучше сначала в храм. Видишь ли, родители до сих пор очень злы на меня за то, что я бросила Лиззи одну в Париже.

Закончилось это предсказуемо плохо. По мнению отца. Но как по мне, закрутить роман с русским князем, а затем выскочить за него замуж и укатить в Бразилию, не худшее, что могло бы с Лиззи случиться.

Вот я, например, решила выйти замуж за вампира. И совершенно этим довольна.

Эпилог. Три года спустя (нет)

Париж, 1991 год, Париж.

В Лувре даже в будние дни было очень много народа, поэтому сына я держала за руку крепко. И всё же он как-то умудрился незаметно высвободиться, и исчезнуть в толпе.

Хорошо, что Серж ещё совсем маленький — только недавно шесть исполнилось, и жажда у него проснется нескоро. А значит, опасности для окружающих юный высший не представляет. Но вот за него я волновалась. Как бы не испугался, потеряв маму!

И совсем зря беспокоилась. Сначала я услышала его пронзительный голос:

— Да! Это мой папа! Я не вру!

И только затем увидела его кудрявую макушку. Он разговаривал с миловидной студенткой, тыча пальцем… О, нет! Михаил расстроится.

Кто бы мог подумать, что картина, написанная мной под влиянием работ Савара, и давно пропавшая, всплывает именно в Лувре. То, что Лувр разместил дну из картин, мне конечно льстило. Но вот то, что на ней был изображен Михаил в образе Аида…

— Эта картина была написана очень давно, так что на ней не может быть твой папа, — рассмеялась девушка. Акцент выдавал в ней англичанку. — Наверное, просто очень похож.

— Это мой папа! — продолжал упорствовать сын. — Мама часто его рисует, только не таким сердитым! Она, наверное, на него тогда сильно злилась.

Я поспешно вмешалась в разговор.

— Серж, нам пора идти. Простите, мадмуазель. Мой сын бывает иногда очень шумный.

— Очень умный мальчик, — улыбнулась она. — А вы в самом деле похожи на Клэр Легран.

Я не только похожа, я она и есть, милая. Только вот откуда тебе знать о том, как я выгляжу? Все высшие повернуты на своем инкогнито, а тут такой казус.

— Разве портреты художницы сохранились? — невзначай спросила.

— Долгое время думалось, что нет. Но я изучаю работы Уолтера Сикерта в Лондоне, и нашла среди его набросков портрет художницы. Они были дружны…

— Это очень интересно, но нам пор идти. Серж, держись крепче за меня.

Серж надулся. Ему не дали покрасоваться перед внимательно слушающей незнакомкой.

— Я не Серж, а Сергей! — наконец придумал он претензию ко мне. — Так папа меня называет!