Читать книгу "Женщина справа - Валентен Мюссо"

– На самом деле Хэтэуэй объяснил мне, что не говорил полиции ни об Уоллесе, ни обо мне. Я благодарен тебе за это: некоторые вещи люди никогда не смогут понять… Я желаю тебе быть счастливым с Эбби. Не забывай, Дэвид, только любовь и дружба могут создать ощущение, что мы не одиноки…

Отец протянул мне руку и, больше ничего не сказав, медленно удалился вместе с другими посетителями.

Эпилог

Месяцем позже в свете новых обнаруженных полицией доказательств, расследование о «пропаже без вести» было переквалифицировано в расследование убийства. По распоряжению судьи на паркинге комиссариата юго-восточного района Лос-Анджелеса были проведены раскопки. Экскаваторы пробили толщу бетона, залитого сорок лет назад, и меньше чем через сутки обнаружили остатки скелета.

Анализы ДНК подтвердили, что это и есть моя мать. Судебно-медицинский эксперт, изучивший костные останки, подтвердил, что ее дважды ударили тупым предметом и она скончалась от перелома свода черепа со смещением фрагмента кости. Результаты вскрытия полностью совпали с рассказом Лоры, оставленном в ее прощальном письме.

В начале 1999 года следователь из департамента полиции Лос-Анджелеса сдал досье в офис окружного прокурора, и по причине смерти единственного подозреваемого объявили дело об убийстве Элизабет Бадина закрытым.

Долгие недели, пока средства массовой информации на все лады описывали подробности этого дела, я отказался давать хоть самое короткое интервью. Мы с Эбби поселились в ее двухуровневой квартире в Сохо, чтобы держаться подальше от Лос-Анджелеса. Как и в конце 50-х, имя Хэтэуэя в прессе ни разу не упоминалось. В интернете я прочитал, что была написана петиция, чтобы на голливудской Аллее Славы появилась звезда с именем Элизабет Бадина. Через неделю петиция была принята с полумиллионом подписей.

Останки матери были преданы земле на кладбище Форест-Лон. На похоронах присутствовал отец. В тот день он в первый раз встретился с Ниной. Во время похорон он все время неподвижно стоял рядом со мной, торжественно выпрямившись и уставившись утомленными глазами куда-то вдаль. Он прощался со своим прошлым, во всяком случае, я так предполагал. Прокручивал ли он еще в голове непоправимые ошибки своей жизни или, наоборот, теперь находился в мире с самим собой, как долгое время пытался я сам? Что же касается нашего будущего, я предпочел не строить заранее никаких предположений…

В конце церемонии, стоя у могилы с розой в руках, я прочел в память матери два четверостишия из Эмили Дикинсон[102]:

Сказали: «Время лечит». Не лечит никогда. Страданье, как и мышцы, Лишь укрепят года.

Но время – как проверка Для тех, кто уцелел. С годами стало легче? Ну, значит, не болел[103].

В следующем месяце я распорядился отремонтировать и оборудовать дом в Сильвер-Лейк, чтобы Нина смогла вернуться и жить у себя дома. Спальня была устроена в нижнем этаже, приглашена круглосуточная сиделка, и Мариса согласилась перебраться в дом, чтобы помогать моей бабушке с ежедневными заботами, – что избавляло ее от необходимости платить за жилье.

Против всех ожиданий, Катберт сочетался законным браком с Жизель – сотрудницей издательского дома «Харпер Коллинз», которую встретил на вечеринке по случаю моего дня рождения. «Я знаю, что ты мне сейчас скажешь, – писал мне он, объявляя об этой новости, – но на этот раз все серьезно. Я больше не в том возрасте, чтобы изображать казанову или неверного мужа. Со всеми глупостями покончено!» Естественно, он попросил меня быть его свидетелем. Церемония бракосочетания прошла в самом узком кругу: Катберт пригласил только родственников и самых близких друзей. В следующем году он бросил курить, стал вегетарианцем и похудел на пятнадцать килограммов. А через восемь месяцев они развелись. Уходя, Катберт отказался от трети своего состояния, снова погряз в пороках и довольно быстро вернул себе потерянные килограммы. А еще несколько недель спустя он съехался с новостной журналисткой, которую представил мне как «самую большую любовь своей жизни».

Хэтэуэй не замедлил прикрыть лавочку. Благодаря моему навыку общения с людьми и несмотря на упорное недоверие к Голливуду, он стал техническим консультантом на крупной киностудии, а затем его пригласили сценаристом-соавтором в серию фильмов по мотивам реальных преступлений. «Молодец, киношник!» – послал я ему эсэмэску в день выхода его первого фильма. Несколько раз мы поужинали вместе с Глорией, когда я проездом бывал в Лос-Анджелесе, но, по общему молчаливому согласию, мы больше никогда не говорили о деле Элизабет Бадина.

В конце мая 1999 года Эбби произвела на свет восхитительную маленькую девочку более четырех килограмм весом. В первый раз взяв ее на руки, я затрепетал всем своим существом. Я никогда не держал на руках новорожденного, и, несмотря на то, что эта мысль казалась мне глупой, я боялся сделать ей больно. Перед тем как вернуться в комнату Эбби, мне пришлось отдышаться и вытереть несколько слезинок. Когда я торжественно объявил Эбби вес нашего ребенка, та иронично заметила: «Я провела всю жизнь на диете, а моя дочь толстушка». Мы назвали ее Сьюзан – вторым именем моей матери.

Шесть месяцев спустя мы купили владение в пять акров вдоль берега Биттеррут-Ривер в Монтане. С первого же посещения мы сразу же влюбились в деревянный дом и окружающую природу.

Именно в этом месте я и начал работать всерьез. Утром, сам от себя такого не ожидая, я вытащил старый «ундервуд», на котором в юности сделал свои первые шаги в творчестве. В своем кабинете – комнате, полностью обшитой деревянными панелями, с окнами, выходящими на восхитительный сосновый лес, я написал первые строки своего единственного сценария за последние пять лет: история матери-одиночки в 50-х, которая осмеливается нарушить общественные условности того времени, чтобы достойно растить своего сына.

Чтобы дойти до конца истории, мне понадобилось меньше месяца: мне казалось, что внутри меня что-то отпущено на свободу, что открылись шлюзы, без чего я раньше был неспособен сделать малейшее усилие. Я не знал, заинтересуются ли студии такой историей, но в конечном итоге меня это мало волновало. Я написал ее исключительно для своей матери. Даже если она никогда не выйдет на экраны, я буду первым сценаристом, который пишет роль точно по размеру, и я был горд сделать это.

Перед тем как взяться за работу, я повесил у себя в кабинете большую рамку с последней фотографией моей матери – образ далекого прошлого, который послужил для меня отправной точкой во всей этой истории. Пока я работал над сценарием, я постоянно чувствовал ее присутствие.