Читать книгу "Ведьмин Лог - Мария Вересень"

– Реставрации? – встрепенулся Илиодор, падкий на красивые слова, начав перебирать: – Возрождение, ренессанс, реконструкция, реконкиста…

– Уймись, ты человека отвлекаешь.

Архиносквен был погружен в глубокую задумчивость. Всю жизнь прожив на одном месте, тишком, он теперь то ли боялся начинающихся перемен, то ли, напротив, воодушевлялся. С грандиозными идеями у них последние пятьсот лет было туго; в отличие от Ведьминого Круга, который жил и процветал, Конклав только брюзжал и ударялся в воспоминания о прошлом. Одно слово – мужики.

– Ну, вы договорились или нет? – вошел к нам Пантерий, все это время клянчивший пироги под видом ребенка. Бить чадо по рукам, ворующим дары Пречистой Деве, дурневцы не решались, поскольку вид у этого чада был до того сиротский и жалостливый, что у теток и старух сердце обрывалось. А он еще слезу пускал и сморкался в шелковую рубаху.

– Я это, – заявил он с порога, разнося щедрый аромат свежего лукового пирога, – там Решетников в гости приехал и весь храм в тройном кольце Медвежьей сотни. А пирожки есть отказывается, говорит, идите вы сюда.

Мы не сразу поняли его путаную речь, а поняв, поспешили ловить покачнувшегося предстоятеля. Он к таким суровым поворотам судьбы был не готов, но, увидав, что его бережно держат под локотки ведьма, черт и чернокнижник, нервно хихикнул:

– Однако компания у меня…

– Там еще некромантка на телеге, – успокоила я его.

Видимо, это заявление его и привело в чувство. Он постучал ногой по полу, приподняв подол рясы, и велел черту:

– А ну, нечистое, отвори потаенную дверь.

Пантерий, не единожды в отсутствие предстоятеля лазавший по храму, азартно содрал половик, даже нос у него от любопытства вытянулся. Пол под нами был сложен из дубовых плах, и никакой двери я сначала не заметила, но черт, припавший к доскам, довольно хохотнул, сказал:

– Есть!

И пара плах ушла вниз, явив нам довольно широкий проход.

– Ну, пойдем, благословясь, – кивнул предстоятель.

– Батюшка, образ забыли! – взвизгнул черт и, сорвавшись с места, выхватил из красного угла липовую доску с образом рыжей, хитроглазой Пречистой Девы.

На обратной стороне ее я с удивлением обнаружила подобие резной рамки, как у зеркала, только в ровном месте, вместо еще одного рисунка, поучительной надписи или полированного тусклого серебра, был вычеканен прищуренный драконий глаз, словно кто-то приложил готовую форму и хлопнул молотком.

– Забавно, – хмыкнул Илиодор, заглядывая черту через плечо.

– Я тоже ее почитатель, – подмигнул Пантерий Илиодору, распихивая нас и кубарем скатываясь по лестнице.

Доски встали на место, и в тот же час над нашими головами затопали, очевидно, нетерпеливый Решетников понял, что никто к нему не выйдет. Тайник предстоятеля был многоэтажным, что потрясло Илиодора. На первом этаже – церковная утварь для дурачков, а на втором – еретическая литература, это если инквизиция возьмется за него крепко, чтобы отвязалась. А в самом потаенном месте, в мраморном зальце и чуть ли не с лампадками, – архив и накопители. Я аж чуть не прослезилась, однако больше всего обрадовалась подземному ходу.

– Хотите, угадаю, куда он ведет? – спросила я, глядя в непроглядную тьму тоннеля, в котором по щелчку Архиносквена стали один за другим загораться робкие синенькие огоньки.

– Судя по вашему нервному смешку, госпожа гроссмейстерша, – подал официальный до приторности голос Илиодор, – этот путь снова приведет нас в Малгород.

– А что? – не понял нашего бурного веселья Архиносквен, – это что имеет какое-то значение?

– Не удивлюсь, если мы вообще не сможем покинуть Серебрянск! – хохотнул Пантерий с любовью разглядывая образ Девы. – Нет, ты смотри, как живая!

Мы зашагали по полутемному коридору.

ГЛАВА 13

Лана сидела на подоконнике, угрюмо рассматривая миленький внутренний дворик Серебрянского замка. Легкая нахмуренность ей шла, делая обычно легкомысленную мордашку Ланки глубокой и одухотворенной. Редкие девушки из прислуги пожирали ее глазами, зеленея от зависти. Когда они крались мимо на цыпочках, казалось, что они не только глаза, но и все поры на теле раскрывали так широко, насколько это позволяли им силы. Еще бы! Ведь это та самая Дорофея Костричная, о которой среди бар столько пересудов, если уж не образец завидной женской судьбы, то предмет для девичьей зависти точно. В комнатах служанок речь только и шла, что о дикой страсти между Мытным Адрианом Якимовичем и юной княжной, страсти, сметающей, как клокочущий весенний поток, высокие плотины, возведенные злосчастьем. А уж когда кухарка Анфиса велела уняться раздражавшим ее дурищам, которые гудели день и ночь как растревоженный улей, гангренозным тоном заявив, что их Дорофея всего лишь самозванка, в миру известная как Лана Лапоткова, в чем Анфиса, коренная дурневчанка, могла поклясться хоть на могиле родителей, слезы, визги и завистливые стоны перехлестнули через край, заставив приезжих подозрительно относиться к замковой кухне и к тому, что на ней происходило, и исходило из нее.

Основных версий, передаваемых жарким шепотом из уст в уста, было три. По первой из них, Ланка была влюбленная до щенячьего визга ведьма, которая ради любви сначала пошла на заговор против Великого Князя, а теперь, рискуя жизнью, пытается обелить любимого. По другой версии, все Лапотковы это и есть Костричные, которые, опасаясь златоградской инквизиции, испокон веку баловались колдовством в вольном Северске. Третий вариант причудливо изобиловал похищениями, удочерениями, бурными романами, внезапными смертями и был настолько сложен, что сам по себе распадался на шесть отдельных сюжетов, у каждого из которых были свои яростные сторонницы и почитательницы.

Ланка, на ее счастье, ничего этого не знала. Иначе – кто знает, как бы она это восприняла? Увлеклась бы, окрыленная всеобщим вниманием, завралась и в конце концов попалась бы, пойманная на противоречиях одним из неприятных хитроглазых дознавателей, которыми сейчас кишел город. Или, наоборот, начала бы недальновидно ссориться с увлеченной фантазиями общественностью, будя в возмущенных согражданах естественное желание раскрыть властьпредержащим глаза на подлинную личность Дорофеи Костричной, то есть попросту накляузничать. Она не знала, что каждый ее вздох фиксируется и рассматривается так же дотошно, как и мудрые изречения Златоградского Императора, а потому не ограничивала себя ни в количестве вздохов, ни в их интенсивности. Ее в данный момент мучил и даже, хуже того, зверски угнетал, пригибая к земле, груз ответственности. Она оказалась, сама того не ожидая, наиглавнейшей ведьмой Северска. Поначалу, когда заумная Маришка сухим, даже каким-то казенным голосом объяснила ей все о безвыходном положении, в которое попала ее бабуля, а также архиведьмы и прочие ведьмы Серебрянска, при том что на болотах продолжает бесчинствовать Фроська, а сама она, кажется, наглухо влюбилась в чернокнижника, которого при этом видеть не может и желает растерзать, Ланка лишь хмыкнула: обычное для Ведьминого Лога дело. Когда правят бабы – скандалы, ругань, битье посуды и сумасшедшая любовь не затихают ни на миг, прямо как пожары на торфяных болотах: только в одном месте зальешь, глядь, уже дымится по соседству. Бессмысленно в таком деле орать «караул» и бегать туда-сюда с ведром. Надо сесть, хорошенько все обдумать и с кем-нибудь посоветоваться.