Читать книгу "Эйнштейн - Максим Чертанов"

Несмотря на все свои заявления о «сверхличном» и «безличном», он отчаянно нуждался в живом собеседнике, с которым можно было бы говорить каждый день по дороге из института домой. Инфельд уехал, но нашелся другой — Курт Гедель (1906–1978), австрийский математик, он был отшельником по натуре и философом с кучей любопытных идей: Вселенная, где мы живем, «не является единственной, в которой мы будем жить или уже жили»; Вселенная может вращаться в пустоте подобно гигантской рулетке, и каждый ее обитатель считает, что Вселенная крутится вокруг него, и это соответствует ОТО; вращающаяся Вселенная свивает пространство и время в спираль, и если кто-то будет двигаться в ней очень быстро, то сможет поймать свой «временной хвост». Эйнштейн слушал с превеликим интересом, но от простой Вселенной, которую сотворили они с де Ситтером, отказываться не желал.

Весной 1942 года в СССР был создан Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) во главе с Соломоном Михоэлсом, цель — собрать деньги в поддержку армии у богатых евреев за границей. Получилось: только в США (в том числе благодаря призывам Эйнштейна) ЕАК собрал 16 миллионов долларов. На конференции сионистов 8–11 мая в Нью-Йорке целью сионизма была официально провозглашена политическая независимость, а не просто «национальный очаг» — Эйнштейн ругался, но его мнения никто не разделял. Всюду царил переполох, искали шпионов, арестовали сына Макса фон Лауэ, студента Принстона, вмешались Эйнштейн, Вейль и физик Рудольф Ладенбург, и парня освободили. Физика Поля Ланжевена арестовало гестапо во Франции, Эйнштейн писал во все международные организации — без толку, но Ланжевену удалось бежать. Япония к весне вышла на границу с Индией, заняла Сингапур, Индонезию, Филиппины и точила зуб на Австралию. (Но уже летом Англия и США, оправившись от поражений, развернули наступательные операции; у острова Мидуэй был почти уничтожен японский флот.)

В апреле генерал Фромм сказал Шпееру, рейхсминистру вооружений Германии, что Ган и Гейзенберг готовы разработать атомную бомбу. Шпеер доложил Гитлеру, но тот, услыхав, что на бомбу надо три года, отказал в финансировании. В США об этом ничего не знали и дело шло: 17 июня Буш представил Рузвельту доклад, и президент приказал начать работы по созданию бомбы, а проект передал в ведение армии. Образовали целый округ инженерных войск, построили лаборатории, промышленные установки, подыскивали ученых. Округ был учрежден 13 августа и назван Манхэттенским, как и проект; им руководил генерал инженерных войск Л. Гровс, дока в строительстве и финансах. Эйнштейн провел второе лето с Конёнковой в Саранак-Лейк, но чувствовал себя неважно, писал врачу Рудольфу Эрману в Нью-Йорк: «Приступы острой боли в животе оттого, что поел земляники… После приступов я часто работаю очень успешно. Кажется, не очень благоприятно для воображения слишком хорошо себя чувствовать…»

В сентябре приступы у него прекратились. Тогда же Гровс предложил возглавить работы по созданию бомбы Роберту Оппенгеймеру (1904–1967) — он еще в 1939-м занимался ураном и знал о нем все. Оппенгеймер женился на бывшей коммунистке, состоял в прокоммунистических организациях, разведка его не хотела, но Гровс настоял на своем. И тогда же Сталин подписал распоряжение «Об организации работ по урану», а Маргарита Конёнкова стала секретарем Комитета помощи России со штатом помощников в несколько сотен человек; она была популярна и получила доступ в самые высокие круги, включающие жену президента Элеонору Рузвельт. По всей видимости (хотя это впрямую не доказано), она была советским агентом. Из книги бывшего начальника диверсионно-разведывательного управления НКВД-НКГБ генерала Павла Судоплатова «Разведка и Кремль»: «Жена известного скульптора Конёнкова, наш проверенный агент, действовавшая под руководством Лизы Зарубиной, сблизилась с крупнейшими физиками Оппенгеймером и Эйнштейном в Принстоне».

Елизавета (псевдоним «Вардо») была женой Василия Зарубина, секретаря советского посольства в США с 1941 года; она обладала умением привлекать к себе людей, посещала все пророссийские организации, включая Комитет помощи России, и завербовала более двадцати человек, включая Конёнкову (если только та не была завербована раньше). Судоплатов: «Она [Конёнкова] сумела очаровать ближайшее окружение Оппенгеймера. После того как Оппенгеймер прервал связи с американской компартией, Конёнкова под руководством Лизы Зарубиной и сотрудника нашей резидентуры в Нью-Йорке Пастельняка (Лука) постоянно влияла на Оппенгеймера и еще ранее уговорила его взять на работу специалистов, известных своими левыми убеждениями, на разработку которых уже были нацелены наши нелегалы и агентура…»

С. Боброва, главный хранитель Музея-мастерской С. Т. Конёнкова, убеждена, что Маргарита была не разведчиком, а «агентом влияния»: от нее требовалось лишь располагать к себе нужных людей. Была ли ее связь с Эйнштейном изначально «рабочей», стала таковой из-за бомбы или всегда была искренней — неясно. Чего конкретно ее начальство могло хотеть от Эйнштейна, кроме сочувственного отношения к России (а оно в тот период и так наличествовало), — тоже неясно. Эйнштейн не был ни к каким секретам допущен, никогда в жизни ядерной физикой не занимался и вряд ли мог что-то сообщить, кроме общих слов. С Оппенгеймером он тоже не был особенно близок. Кроме того, невозможно представить, чтобы он, трогательно оберегавший американскую военную тайну даже от Элен Дюкас, вдруг повел себя нелояльно. Однако ФБР, как и НКВД, думало, что давать сведения он мог, только не через Конёнкову (та почти не упоминается в материалах ФБР об Эйнштейне), а через Дюкас: ее родственников допрашивали, за ней следили.

В октябре Эйнштейн в «Нью-Йорк таймс» сделал заявление о долге стран, борющихся против фашизма, помогать СССР и тогда же вместе с писателями Ш. Ашем и Б. Гольдбергом обратился в ЕАК с предложением собрать материалы об уничтожении гитлеровцами евреев на территории СССР и Польши, а также о военных подвигах евреев (а их, как и в прошлую войну, было немало) и написать об этом Черную книгу. Но ЕАКу идея не понравилась. Тем временем в США росли «атомные города», где получали уран-235 и превращали его в плутоний; в Лос-Аламосе занимались собственно бомбой.

Оппенгеймер прибыл в Лос-Аламос в марте 1943 года, вскоре к нему присоединилась масса ученых, всем дали псевдонимы, бомбе тоже — «Устройство», «Штучка», «Существо». Оппенгеймер включил в коллектив, в частности, немецкого коммуниста Клауса Фукса, приехавшего из Англии: еще там Фукс сам вышел на советскую разведку, начал передавать сведения о британских разработках в области ядерного оружия и продолжал делать это с США. Так что ни в какой Конёнковой русским по большому счету нужды не было и в Эйнштейне тоже: шпион сидел в самом сердце Манхэттенского проекта и был там далеко не единственным. (Из известных и раскрытых — Юлиус и Этель Розенберги, завербовавшие своего родственника Дэвида Грингласса, служившего механиком в Лос-Аламосе и передававшего информацию через связника советской разведки Гарри Голда.) Неудивительно, что уже в апреле 1943-го в Академии наук СССР была создана лаборатория по атомной проблеме с И. В. Курчатовым во главе.

Бедного Эйнштейна никуда не пускали, хотя он был в сто раз надежнее Оппенгеймера, а он рвался помогать; он был горд, когда Ганс Альберт (только что удочеривший годовалую сироту Эвелин) стал вольнонаемным в инженерных войсках. Наконец, 31 мая 1943 года он сам заключил годовой контракт с научно-исследовательским отделом Бюро артиллерии ВМФ США: должность консультанта, тема — «Взрывчатые вещества большой силы и ракетное топливо», оклад 25 долларов в день. Единая теория поля, смысл всей его жизни, тут же была отставлена — это сильнее, чем что-либо другое, говорит о его тогдашней абсолютной преданности Америке. Он писал доктору Баки: «Пока идет война и я работаю для ВМФ, я не хочу заниматься ничем другим». Очень ответственно отнесся к делу и ни друзьям, ни родне, ни секретарше никогда не объяснял, чем конкретно занимается, так что крайне маловероятно, чтобы он хоть словом обмолвился об этом Конёнковой.