Читать книгу "Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд"

Он выразил согласие со мной движением вилки.

— Льюис тратит бешеные деньги на Лорелтон-холл. Он превращается в обитаемый мавзолей памяти Лу. Экстравагантность — единственный способ облегчить горе, а поскольку нет Лу, чтобы обуздать его, он совершенно обезумел. Не удивлюсь, если заезжий журналист окрестит этот особняк американским Тадж-Махалом с клозетами. Ирония в том, что покойная никогда не хотела в нем жить.

— Его младшая дочь сказала мне то же самое на похоронах.

— Я знаю, что могу доверять вам и вы не будете распространяться об этом. С моей точки зрения, безрассудное транжирство состояния его отца, заработанного усердным трудом в течение полувека, — это самое безответственное, потакающее прихотям желание, которое могло прийти Льюису в голову. Я бы даже назвал его дерзким, учитывая, что отец покрывал все убытки студий Тиффани с момента создания этой компании.

Мне было болезненно и неожиданно выслушивать все это, но не потому, что осуждение исходило от Генри, а потому, что у него была причина высказаться.

— Вы были там, в Лорелтон-холле?

— Да. Это — гигантская выставка художественного расточительства! Если когда-то и было время задумывать экстравагантные вещи, Клара, оно настало именно сейчас.

— Возьму на заметку. Расскажите же об особняке.

— Он шириной с протяженный городской квартал, с часовой башней, чтобы приучить детей и персонал к пунктуальности.

— Естественно.

— И с исламским минаретом. Большая часть дворца великолепна, но для моего чувствительного восприятия в целом он грешит излишествами.

— Это отнюдь не более умеренный, современный подход, который вы исповедуете?

Генри расхохотался в тарелку.

— Нет, но центральный двор с фонтаном просто изысканный. Чистый Тиффани в самом экзотическом исполнении. Назовите его мавританским, персидским, турецким — легкий и полный воздуха. Восьмиугольное пространство возносится на высоту трех этажей к потолку из мерцающих раковин, выложенных по принципу рыбьей чешуи. Верхний и нижний балконы поддерживаются колоннадами, окружающими восьмиугольный каменный бассейн, нечто вроде исламской бани, с каннами и плавающим лотосом.

— Неплохая информация для разработки лампы.

— В центре бассейна — изящная ваза, выдутая из стекла, высотой с ее хозяина. Вода подается изнутри вверх и стекает вниз по наружной поверхности, в то время как вращающиеся цветные колеса под ней заставляют ее менять оттенки.

— Значит, он действительно сделал пятифутовый сосуд. Я имею в виду нового стеклодува. Я видела, как он изготавливал трехфутовый. После этого мистер Тиффани даже не похвалил его. Он просто захотел еще более высокую.

— Это стало типичным для него в последнее время: требовательность и властолюбие. Выходит на свет его темная сторона, а новое состояние дает возможность выражать ее без ограничений.

— Что вы имеете в виду под темной стороной?

— Судите сами. Он написал для курительной комнаты фреску «Сон опиумного дьявола», изображающую пашу, развалившегося на шелковых подушках с опиумной трубкой. Вокруг него витают видения его ночных кошмаров. — Генри махнул рукой в воздухе, будто работал кистью. — Змеи, крылатые звери, монстры, поедающие людей, мужчины, садистски разрубающие жертв, человеческие головы, насаженные на пики, и капающая из них кровь.

— Как ужасно! Что же приходит ему в голову?

— Это еще можно было бы простить как фантазию, но я не могу найти извинений для изображения жизненного цикла обнаженных восточных проституток: невинные юные девушки, потом похотливые зрелые женщины и затем совершенно опустившиеся старухи… Это слишком вульгарно, чтобы можно было описать словами. Представьте эту картину как предостережение для его дочерей.

Холодная дрожь охватила меня.

В понедельник я отправилась в библиотеку компании и детально изучила цветы лотоса в книге о растениях. Что за элегантная простая форма! Каждый наружный лепесток бутона напоминает сердце, перевернутое вверх тормашками. Если мистеру Тиффани нравится лотос, возможно, лампа с лотосом даст ему краткий миг облегчения от горя.

Книга также сообщала кое-какие сведения по его культурной истории. По буддистской традиции лотос представлял собой чистоту, плавающую на поверхности мутных вод необузданного желания, а ученый, посвятивший себя трудам Конфуция, писал: «Хотя лотос и вырастает из грязи, сам он незапятнан». Это было идеальное время, чтобы напомнить ему об этом цветке.

Я вспомнила, что в пруду Центрального парка бутоны лотоса были пухлыми, круглыми и вертикально стояли на высоких стеблях, вся головка на одной стройной ножке, хотя некоторые головки были столь тяжелыми, что стебли изгибались, и бутоны почти касались воды. Я набросала несколько бутонов со стебельками, изогнутыми подобно дуге. Не было ничего исключительного относительно бутонов в плоском свинцовом стекле. Вместо этого их округлость заставила меня подумать об их объемности. Выдутые формы! Почему бы и нет?

Я поспешила в выставочное помещение, где нашла водяную лилию, одну из классических и популярных выдутых ламп. От бронзового подножия из листьев лилии недалеко друг от друга поднимались двенадцать бронзовых трубочек и затем изгибались вверх и вниз во всех направлениях, так что выдутый бутон на конце каждой трубки висел вниз головой. Эти формы больше напоминали узкие, трубообразные цветки виноградной лозы, нежели водяные лилии. Тем лучше. Моя форма бутона будет иной. Это был только зародыш замысла, который я хотела воплотить в жизнь.

Но каким образом я расположу бутоны по отношению к абажуру из свинцового стекла? Не загоню ли я себя с этим замыслом в сложную головоломку? Что бы я ни создала, я не обращусь к мистеру Томасу. Моя душа бунтовала против любых ограничений. Безудержность мистера Тиффани позволяла мне быть экстравагантной. Я пойду к нему.

Глава 41

Огонь

Огромная елка, увешанная украшениями, выдутыми из стекла, была центром притяжения комнаты приемов в особняке мистера Тиффани на Семьдесят второй улице. Посетив здесь с полдюжины балов Тиффани, я не испытывала ни малейшего смущения. Кроме меня лишь Элис, Агнес и три мисс — Минни, Беатрис и Мэри — чувствовали себя непринужденно. Ольга обходила персидские ковры, не отваживаясь ступать по ним. Казалось, для нее было болезненно находиться в месте такого показного богатства и чуждого образа жизни. Ее встревоженное выражение лица свидетельствовало о мучительных вопросах, будоражащих ее ум. Девушка окидывала помещение взглядом, близким к паническому, пока не увидела волшебный витраж с бабочкой и японским фонариком. Тогда, успокоенная чем-то, что ей близко, она подпала под его колдовство, застыв, как изваяние.

Ольга являла собой доказательство того, что студии Тиффани были чем-то большим, нежели просто художественными мастерскими. Они превратились в большую общественную лабораторию, где беспризорница, прежде завивавшая перья для шляп за полтора доллара в неделю, могла разговаривать с сыном Короля бриллиантов. Беднейшая из моих «девушек Тиффани» точно так же наслаждалась необъятной палитрой цветов, как и я, испытывала то же стремление к признанию в ограниченном мирке нашей студии, ту же надежду на любовь, которая светилась в ее глазах в этот праздничный вечер.