Читать книгу "Три дочери Евы - Элиф Шафак"

– В какой части дома вы находитесь? – зачем-то осведомился полицейский, хотя ответ его явно не интересовал. Зато очень интересовало ее имя, адрес и род занятий. Совершенно бессмысленные вопросы. Она всегда считала себя образцовой гражданкой, но в государственной базе данных была всего лишь безликим набором цифр.

– Хорошо, мы вышлем бригаду, – наконец пообещал полицейский.

Она взглянула на телефон и поняла, что зарядки хватит на четверть часа, а то и меньше. Что произойдет за эти минуты? Ее обнаружат и будут держать в заложниках вместе с остальными? Их всех освободят или застрелят во время полицейской спецоперации? Да, вполне вероятно, что, когда батарея окончательно сядет, Тайная вечеря турецкой буржуазии завершится – благополучно или трагически. Жизнь часто несправедлива, но самая большая несправедливость в ней – смерть. И еще не известно, что легче принять: то, что за всем этим безумием кроется какой-то тайный умысел, которого никто никогда не узнает, или то, что никакой закономерности в этом нет, а значит, нет и справедливости.

Словно живя своей собственной жизнью, ее руки снова зашевелились, как щупальца осьминога. Втиснутая между обувными коробками и корзинами с одеждой, она сидела в темном шкафу в доме, где ее мужа и друзей держали в заложниках, и судорожно набирала номер, который ей дала Ширин.

Она звонила Азуру.

Бесчестье

Оксфорд, 2016 год

Каждый вечер в сумерках Азур выходил на прогулку. Проходил миль пять, а то и семь, шагая по давно протоптанным тропам, мимо древних лесов и пастбищ. Он всегда считал, что прогулки на свежем воздухе сами по себе способствуют прояснению ума, даже если у вас нет никакой определенной цели. Если он в чем-то по-настоящему убедился после стольких лет размышлений о человеческой природе, так это в ее пластичности. Люди, как хамелеоны, могут приспособиться к чему угодно, даже к стыду и бесчестью. Он знал это по собственному опыту. Он пережил стыд. Он пережил бесчестье. Если бы кто-нибудь в его юные годы сказал честолюбивому и уверенному в себе Азуру, который еще только начинал взбираться по социальной и карьерной лестнице, что, поднявшись слишком высоко к солнцу, можно опалить крылья и упасть на землю, он бы рассмеялся ему в лицо. Сказать по правде, молодой и бескомпромиссный, он, скорее всего, заявил бы, что предпочтет умереть, чем жить с запятнанной честью. И вот прошло уже больше десяти лет с того скандала, а он все еще на плаву, жив-здоров, хотя и набил шишек.

Четырнадцать лет назад его вынудили уйти с должности преподавателя. Связь с колледжем, когда-то его вторым домом, после той истории стала уже не такой прочной, но и не обрывалась совсем, как пуповина, которая больше не доставляет питательные вещества, но не может быть перерезана. Его не просили вернуться к преподаванию, а сам он об этом не заговаривал, чтобы не ставить в неловкое положение коллег и руководство. За эти годы он прочел о себе множество статей, но особенно запомнилась одна. В ней он обвинялся в мании величия, незаслуженно раздутом авторитете и в «фукольдианском сплаве власти и знаний, который разъедает юные неокрепшие умы, как проказа». Изобразив его как абсолютное зло, автор связал попытку самоубийства Пери с исчезновением Аниссы. «Вне всякого сомнения, этот человек приносит несчастье каждой молодой женщине, которую обольщает силой своего интеллекта». Пылкий слог и пугающая осведомленность автора статьи потрясли его и стали причиной ужасной депрессии, из которой он не мог выбраться очень долго. Уныние настолько поглотило его, что он уже с трудом мог вспомнить время, когда жизнь приносила ему радость. И все же он продолжал работать, понимая, что только новые книги могут внести смысл в его существование. Работа стала его спасением.

Он мог перебраться в Америку или в Австралию и все начать сначала. Но он предпочел остаться в Оксфорде. Теперь, когда ни административные, ни преподавательские обязанности больше не обременяли его, у него вдруг сразу появилась масса свободного времени, для того чтобы читать, заниматься наукой, писать. Отчасти благодаря этому, но еще и потому, что его душой владело какое-то новое, лихорадочное вдохновение, он начал выпускать одну книгу за другой. Каждая из них все эти годы продвигала его к славе и признанию, и его нынешнее положение вряд ли было бы достигнуто, останься он на своем прежнем посту. Что ж, возможно, Плутарх был прав. Судьба действительно ведет тех, кто хочет быть ведомым, тех же, кто постоянно сопротивляется, как он, потащат силой.

Азур по-прежнему жил в доме с эркерными окнами, из которых был виден лес. Выращивал в маленьком огороде овощи и пряные травы, общался только с самыми близкими старыми друзьями. Все так же любил готовить. Ему нравилась такая жизнь, спокойная и размеренная. За эти годы у него сменилось несколько возлюбленных, но его больше не волновало, имеет ли женщина, с которой он делит постель, какое-либо отношение к университету. Как это ни парадоксально, публичное бесчестье не только отнимает у человека его положение в обществе, но и освобождает его. Да, он был свободен, как птица, и почти так же беззаботен. Хотя птиц вряд ли можно назвать свободными, ведь они заложники своих инстинктов, да и забот у них тоже хватает.

Время от времени ему поступали звонки или электронные письма от журналистов с просьбами об интервью или от студентов, которые хотели написать курсовую по его книгам. Одних он принимал, другим отказывал, слушая исключительно свою интуицию. Вначале он решительно пресекал любые попытки проникнуть в его личное пространство, не сомневаясь, что, сколько бы времени ни прошло, всех в первую очередь будет интересовать тот скандал. И даже если в интервью журналист об этом не спросит, в самой статье обязательно упомянет, что еще хуже. Поэтому он долго отказывался от любых контактов с прессой. Однако подобная закрытость только еще больше подогревала интерес его читателей. У него была своя, преданная ему аудитория, не пропускавшая ни одной его строчки и разделявшая все его мысли. Как подметил кто-то из журналистов, среди опозоренных мыслителей всех времен он был самым уважаемым.

После смерти Спинозы он решил не заводить другую собаку. Однако судьба распорядилась иначе. В день его рождения у дверей дома появился двухмесячный щенок румынской овчарки с золотым бантом на ошейнике – подарок Ширин. Толстый, мохнатый увалень, белый с серыми пятнами пес отличался умом и спокойным нравом, как и все пастушьи породы, выведенные специально для гор. Азур счел, что его новый питомец достоин носить имя румынского философа, прославившегося своими мрачными взглядами на Бога, да и на все остальное тоже. К тому же это вполне соответствовало его нынешнему настроению. Так что на прогулках его теперь сопровождал Чоран.

* * *

В тот день на пороге его дома появилась Ширин, с огромным животом и полыхающими румянцем щеками. Беременность делает некоторых женщин похожими на святых, и Ширин относилась к их числу. Если только бывают святые грешники.

– Ты ведь придешь? Только не говори, что нет! Иначе я учиню здесь настоящий разгром! – заявила она, постукивая по столу ярко-зелеными ногтями.

Ширин достигла немалых успехов на научном поприще. После того скандала она перевелась в Принстон, откуда писала ему почти каждый день. Вернувшись, она стала преподавать в колледже, где когда-то училась сама. Все эти годы они оставались добрыми друзьями, несмотря на разницу в возрасте и укладе жизни. Возродить прежние отношения никто из них не пытался, и это было правильно, как он считал, хотя и грустно. Он чувствовал, что стареет.