Читать книгу "Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов"

— Иисус две тысячи лет ничего не делает, будто мстит христианам за то, что умер из-за их грехов не на диване… Вот и вся суть религии. Любой…

— И вашей? — спросил я.

— Какой именно?

— Не знаю… Мусульманской, наверное…

Летчик вслушивался, откинув голову.

— Бэзил, вы верующий? — спросила Заира.

В темноте кабины я не мог разглядеть её лицо.

— Крещеный, — сказал я. — В православии. А почему вы спрашиваете?

Летчик совсем запрокинул голову.

Мы проехали, наверное, два километра, когда Заира сказала:

— Существует средневековый суфийский трактат… Суфии — это арабские аскеты. Трактат называется «О трех обманщиках». Имеются в виду Моисей, Иисус и Мухаммед. Все отцы-зачинатели… Трактат говорит, что троица обманула людей, потому что разгласила присутствие Бога в человеческой душе, а такое должно оставаться в тайне.

— Чего же Иисусу-то было таиться? — спросил летчик — задетый за живое землянин, летавший в стратосферу на сверхзвуковом МИГе. Бога он там, конечно, не видел, но теперь, когда жизнь прижала, был уверен, что по чистой случайности. Возможно, слишком увлекся, например, выходом на учебную цель… От напряженного интереса он извернулся за рулем ещё больше и сидел теперь боком.

— Суфии считали, что Христос не был распят, казнили его двойника или даже Иуду. Последние слова Иисуса… я не помню, конечно, точно… но вроде этого — «Боже мой, Боже, почему ты меня оставил?» — означают, что божественный дух покинул Иисуса. А без него он уже не был тем, кем был. Христосу не следовало проговариваться о присутствии Бога в себе. Не следовало ему этого делать…

— А как же проповедовать святую веру, если о Боге молчать? — спросил шофер.

— Я не все знаю, — сказала Заира. — Спросите у какого-нибудь муллы… Но я помню что-то насчет молчания у православного святого и у суфии… Кажется, так… Суфия молчит, потому что его истина вне слов, она не может быть разглашена. Православный молчальник возвещает Бога своим существованием, светом, который от него исходит… Как ходячая икона. Так, скажем…

Мы объезжали площадку, которая называлась «Круг», у поворота на Ставрополь — до него оставалось, судя по указателю, сорок шесть километров. У летчика ушло на них минут сорок, которые мы и промолчали. Религия — как правда, или правда — как религия: чуть больше или чуть меньше, и нет ни того, ни другого. Летчик просто не знал, как выразить это словами. Стал, наверное, до утра православным суфией… Теперь будет что рассказать приятелям за пивом или жене в постели.

Я расплатился с ним у гостиницы «Интурист», к которой мы подъехали в конце бульвара имени Карла Маркса. Густой туман, словно марлей, укутывал слабо горевшие фонари над памятником автору «Капитала».

— Плохо вам будет ехать завтра, — сказал летчик. — Туман на несколько дней. И ляжет гололед.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Я летное училище в Ставрополе заканчивал, отсюда в двух кварталах…

Заира не ушла ночевать к себе в номер. Спала на кровати у меня, а я, отоспавшись в «шестерке» впрок, чистил арсенал, потом ползал пальцем по дорожной карте.

От Ставрополя начиналась зона непредвиденных опасностей, преддверие Чечни. Наутро предстояло каждые сто пятьдесят или двести километров менять то ли машины, то ли номера на них, а уж водителей на каждом перегоне непременно. Контактами заведовала Заира. Мы тащили не только груду моего оружия. Она везла в Грозный килограммовый слиток золота. Считалось, что я его и охраняю.

На рассвете я помог Заире натянуть кольчужку «Второй шанс». Она продела руки, а густые распущенные волосы мне пришлось с немалой возней вытаскивать поверх прорези у горла. Когда я справлялся с этим, руки Заиры легли мне на плечи, и я увидел близко к своим её глаза: огромные, как на византийских музейных иконах, миндалины с малахитовыми радужками глаз, в которых всплывали и исчезали золотистые искорки. Я обнял холодную кольчужку и сказал:

— Вечно со мной нелепости… Вот бы так до её примерки…

— Ну, не снимать же теперь, — сказала Заира.

3

От Ставрополя, из которого выехали с задержкой, до Баксана в Кабарде мы добрались только к вечеру. Ехали в «Москвиче», который подал к гостинице некий кавказец, всю дорогу он молчал. Трасса обледенела за ночь, и в кюветах каждые два или три километра торчали машины, вынесенные с шоссе скольжением. Водитель, то ли от скупости, то ли по бедности, дважды заправлялся на грязных бензоколонках по двадцать пять литров. Я не вмешивался, потому что не получал на это сигнала от Заиры.

За день, проведенный в машине, она не сказала и слова. Возможно, сожалела об опрометчивом поступке. Себе я запретил думать об этом. Ничего не случилось… Обедали в придорожном ресторане около четырех пополудни, и Заира попросила, чтобы я заказал для неё сто граммов водки. Она улыбнулась, когда я процитировал «кригскамарада» по Легиону, итальянца, который, получив порцию красного, изрекал: «Жаль, что капеллан не объявил питье воды грехом, какая бы она вкусная была тогда, лучше вина!»

— Скоро увидишь водочный дворец, — сказала Заира.

По карте получалось, что из Кабарды, проехав через Моздок в Северной Осетии, мы вернемся в Ставропольский край у станицы Галюгаевской, видимо, завтра утром и там же переправимся через Терек в Чечню.

В темноте я не разглядел толком, где нам предоставили приют на ночь. Пять или шесть дорогих «мерсов» и «бээмвэшек» с адыгейскими, дагестанскими и ростовскими номерами стояли у подъезда на разлинованном асфальте, словно на правительственной стоянке. В огромном бесформенном строении Заиру ждали. Молчаливый кавказец в двубортном костюме и с манерами портье пятизвездного отеля перенес наши вещи в квартиру-люкс с двумя спальнями. Пока русского обличья официантка накрывала на стол в холле, кавказец сноровисто приготовил постели. Подумать только, в ванной имелась джакузи! Заира отмокала в ней не меньше часа, потом пришла в мою спальню, где я вспоминал гостиницу «Гасдрубал-Таласса» с кошкой под дверью зала с бассейном, и мы, как она сказала, надругавшись над здравым смыслом, разговаривали, подумать только, о любви… Вообще, не о нас.

— Пророк Мухаммед, да благославит его Аллах и приветствует, сказал, что если замужняя рабыня совершает супружескую измену, её наказание вдвое меньше, чем наказание свободной женщины за то же преступление…

Так считала Заира. Я не знал, замужем ли она, а спросить постеснялся.

Вероятно, впервые в жизни я безо всякой радости посчитал дни и ночи, остававшиеся до конца работы, за которую взялся… Получалось два и одна. Два дня и одна ночь. Не очень-то я оказался хорош на крутом вираже…

За десять лет жизни в Москве я не исхитрился повидать Кремль вблизи. Во-первых, хотелось пойти к нему в первый раз со своими, с Колюней и Наташей, а общий сбор все откладывался. Во-вторых, мне казалось неудобным слоняться из пустого любопытства по кладбищу на Красной площади, от пирамиды и вдоль могил по убывающему рангу в соответствии с калибром мощей. Наверное, это было бы бессовестно по отношению к покойникам и их родственникам. Не думаю, что и работать за стеной кладбища, то есть внутри Кремля, было достаточно комфортно… Теперь же за окном я увидел точные копии кремлевских башен, один к одному. Между башнями автопогрузчики вывозили из царских палат и поднимали в длинные фуры с добротными тягачами «Вольво», «Рено» и «Мерседес» пестрые упаковки с водкой.