Читать книгу "Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов"

Подол уже шумел и бурлил вовсю. Оказалось, какие-то страхолюдные не то разбойники, не то бесы, не то оборотни утром напали на соседнюю Оболонь, а потом укрепились на Лысой горе. Подоляне вооружились и собрались идти на подмогу соседям, хотя сил было маловато: из обоих сёл лучшие воины ещё осенью ушли с Ардагастом. Увидев царя и его дружину и узнав среди дружинников своих односельчан, подоляне разразились приветственными криками.

Святилище Велеса находилось недалеко от устья Глубочицы, на торжище. Под навесом на четырёх столбах стоял деревянный Велес: остроголовый, с бородкой, с рогом в руках, добрый и хитроватый с виду и совсем мирный. Воинственности ему не прибавляли даже посеребрённые рога. Капище окружал ровик, заполненный водой после половодья.

Небесному Пастуху пожертвовали быка, выменянного на коня у подолян. Зарезав быка, волхв, в рогатой личине и медвежьем полушубке мехом наружу, стал обходить войско, помахивая курильницей. Сладковатый, дурманящий запах колдовских трав смешивался с запахом палёной медвежьей шерсти. Сильным, далеко не старческим голосом волхв приговаривал:

— Боже Велесе, из богов старейший и мудрейший! Огради это воинство праведное силой ночного света, силой трав, силой звериной. Оборони его от колдуна и колдуньи, от ведуна и ведуньи, от ведьмака и ведьмы, от чёрта и чертовки, от самого Чернобога и Яги — всех чертей матери. Слово своё замком замыкаю, тот замок в Океан-Море бросаю. Кто море высушит, тот мой заговор превозможёт.

Потом волхв взял священную секиру и с неожиданной для старика силой дважды перебросил её крест-накрест через войско. Затем, обернувшись на восток, высоко поднял крест из корня плакун-травы и возгласил:

— Плакун, плакун! Не катитесь твои слёзы по чистому полю, не разносись твой вой по синю морю. Будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведьмам лысогорским. А не дадут тебе покорища — утопи их в слезах; а убегут от твоего позорища — замкни в ямы преисподние. Будь моё слово при тебе крепко и твёрдо во веки веков!

После этого, развязав объёмистый мешок, заговорил:

— Подходите, воины росские, берите обереги! Вот одолень-трава, для нечисти неодолимая. Вот плакун-трава. Вот конский щавель, вот сварожья голова — с ней любого беса или ведьму увидишь. Вот чернобыльник, зверобой, чертогон. А вам, царь с царицей, обереги из янтаря — солнечного алатыря-камня.

Подолянам волхв давал что попроще — чеснок, полынь, соль, освящённую в четверг — Перунов день, и наставлял:

— Помните: обереги мои ни ума, ни храбрости не прибавляют, но вражьи чары ослабляют. А больше берегитесь мороков. Не так колдун силён, как то, чем он казаться умеет. Не испугаетесь — сумеете разглядеть за мороком того, кто морочит. Обереги вам помогут. Не сумеете — от одного страха умереть можете.

Конные росы и пешцы-подоляне двинулись правым, более высоким и сухим берегом Почайны к Оболони. Когда уже подходили к селу, впереди раздался крик: «Роксоланы!» — и из села выбежали, ощетинившись копьями, десятка два мужиков. Другие целились из луков, прячась за тынами. Пусти кто-нибудь сгоряча стрелу — и не миновать бы крови. Но тут на улицу неспешно вышел, прихрамывая, высокий худой мужик в кольчуге, с мечом у пояса и рявкнул:

— Вы что, тамги не различаете?! Вон, на знамени — наша, росская. Или Роксага признали, а своего царя нет?

— Да где им меня признать, если я тут восемь лет не был, — улыбнулся Ардагаст, соскочил с коня и крепко обнял оболонского воеводу. — Здравствуй, дядя Ратша! Здравствуйте, оболонцы!

— Ардагаст вернулся! Жив Зореславич! — понеслось по селу. Мужики, бабы, дети высыпали на улицу.

Ратша смахнул рукой слезу, тряхнул длинными — до плеч, как у сколотов — волосами:

— Воротился! Настоящим воином, царём! Значит, не зря я из-под Экзампея живым вернулся, не зря тебя учил, от Сауаспа прятал!

— Ой, а про тебя уж чего не говорили! То будто лешие тебя съели, то упыри с волколаками, то змей огненный, то медведи страшные... — всхлипнула одна из баб.

— Я им всем по вкусу пришёлся, да не по зубам, — рассмеялся Ардагаст.

Ратша вдруг помрачнел и как-то несмело спросил:

— Говорят, ты все голядские городки по Десне разорил? А голядь не то увёл, не то побил?

— Кто за оружие не брался — тех увёл. Только один городок оставил — Владимиров, отца твоего. Там не побоялись перед людоедами ворота закрыть. Обещал батюшка к тебе приехать, как только мир в лесу настанет.

Ратша гордо обвёл взглядом односельчан.

— Ну вот, а говорили: сколотный... У нас, царь, беда, — обратился он к Зореславичу. — Напали на село... не поймёшь кто — люди или медведи?

Оболонцы наперебой заговорили:

— До пояса люди, ниже медведи!

— Да нет, наоборот!

— Медведи, только чёрные и на конях!

— Знаю, кто это, — прервал их Ардагаст. — Медведей среди них вовсе нет, а только два полумедведя — Шумила с Бурмилой. Остальные — ряженые в крашеных шкурах.

— Кто бы ни были, а присланы самим Нечистым, — продолжил Ратша. — Схватили пятерых баб, семерых детишек, увели на Лысую гору. Хотели и село поджечь, да ночью дождь шёл, стрехи соломенные отсырели. А мы за подмогой послали и на Подол, и на Перунову гору, в Клов. Печеры — всюду, чтобы приступом идти на волховной городок.

— Осмелели вы, однако, — покачал головой царь. — Помню, затеяли мы игру — с мечами деревянными Лысую гору брать, так нас всех потом отодрали, кроме меня. Ты, Ратша, тогда меня заставил раз двадцать с настоящим мечом и в кольчуге на Хорсовицу взбегать, да ещё от брёвен уворачиваться, которые ты сверху спускал.

— Не одного тебя я так учил, — кивнул Ратша. — Да, осмелели нынче люди. Знали ведь — ты на помощь идёшь. Да если бы и не пришёл, всё равно бы до заката пошли на приступ. Ведь завтра Велик день. Что с полоняниками в эту ночь могут бесовы слуги сделать?

— Двенадцать человек, да Добряна тринадцатая — чернобожье число, — озабоченно проговорил Вышата. — Великая жертва Пекельному. Значит, всех их ждёт либо смерть, либо бесчестье. Начнут проклятые свой обряд в полночь, а кончат до первых петухов.

— Пошли на городок немедля! — зашумели оболонцы.

— Нет, — твёрдо сказал Ардагаст. — Ударим перед полночью, чтобы накрыть всё ведьмовское сборище. Сигвульф поведёт конную рать и ударит сверху, через ворота, а я с остальными русальцами и с пешими — снизу, из яра. Отучим нечисть над святыми праздниками глумиться!

— Веди нас, Солнце-Царь! С тобой — хоть на самого Чернобога с Ягой! — разом закричали росы и поляне.

Близилась полночь. Росская рать скрытно подбиралась к Лысой горе. Узкий, но не глубокий яр разделял проклятую гору на два отрога. Волховной городок находился на южном, отделённом от Змеевицы другим яром, по которому текла к Почайне речка Серховица. Один вал со рвом и частоколом преграждал путь между вершинами двух яров. Второй отгораживал над самой кручей, обращённой к Оболони, детинец, где творились обряды столь тайные, что немногие ведьмы и ведуны допускались до них. Между двумя валами поднимался высокий холм, увенчанный вонзавшимся в ночное небо идолом Чернобога.