Читать книгу "Не все мы умрем - Елена Гордеева"

— Может быть, за спиной Соколова стоит еще кто-то? — осторожно спросил Герман.

— И это возможно. Сколько у нас в стране банков, которыми манипулируют преступные группировки? Во главе банка стоит какой-нибудь Петров, а за ним прячется Мокрухтин или Гаджиев. Конечно, можно по определенным каналам навести справки, но в этом случае вы обнаружите свой интерес. Если же вы не хотите свой интерес афишировать… — Она хитро посмотрела на Германа и поняла, что он не хочет. — Тогда мы призовем на помощь классический немецкий идеализм. Как учил Гегель, отрок, бросая в воду камень, нарушает поверхность воды и тем самым определяет, что перед ним — озеро. Вам точно так же надо бросить в них камень, то есть порвать цепочку, и по тому, как тараканы забегают, вы определите, как у них там все устроено. И одно звено в цепи я вам нашла — спирт.

Евгения увидела на лице Германа ту самую невозмутимую улыбку Будды — улыбку вечности — и поняла, что действия последуют незамедлительно.

С какого-то момента Антон вообще перестал появляться на даче. Как объяснил кратко Герман: «Он занят».

Что самое странное, за неделю до того, как пропасть, Антон попросил готовить для него только макароны, съедал две тарелки, запивая их пивом, тяжело пыхтел и ложился спать; выспавшись, возвращался на кухню с идиотской улыбкой на губах и просил повторить. И опять пил при этом пиво.

К концу макаронной недели Антон словно опух. Прекрасная мускулатура как-то сгладилась, тело оплыло и обмякло, и милый Антон Алексеевич стал похож на стеариновую свечку. Еще он перестал бриться, начал мазать волосы репейным маслом и расчесывать их посредине — бог знает, где он это репейное масло достал, — а его лицо просто-таки залоснилось от удовольствия: ни дать ни взять вылитый поп. И вот как только с ним случилось эдакое превращение, он вдруг исчез.

Просто Антон готовился стать монахом в монастыре Иоанна Богослова, что в Борке подо Ржевом. Из монастыря было удобно наблюдать за возможным копошением вокруг банка «Марина».

А копошения начались сразу же, как спирт пропал.

Где-то в муромских лесах двадцать цистерн со спиртом вдруг отцепились от состава и покатились по старым, заржавленным рельсам, ведущим в проклятое прошлое. На пути цистерн возникли деревянные ворота, высокий забор, обвитый колючей проволокой, вышки по углам… Цистерны с налету протаранили ворота и оказались на территории Гулага. Перед полусгнившими бараками рельсы кончились; цистерны доехали до конца и перевернулись. Муромская земля жадно всосала спирт, но никто не пострадал, в том числе и проклятое прошлое.

А эшелон с серной кислотой ушел вперед, но последний вагон, в котором сидели охранники Соколова, почему-то поехал без остановки в другую сторону.

Утром проснулись охранники и смотрят в окно:

— Это что за остановка? Удалое иль Сосновка?

А с платформы говорят:

— Пить надо меньше! Это Кукмор.

— Какой еще Кукмор?

Оказалось, на границе Татарстана и Кировской области. Как они туда попали, понять невозможно. Состав пассажирский скорый, цистерн нет. Где спирт? Где кислота?

Горчаков звонил Буланову чуть ли не каждый день. Оно и понятно: именно в банке «Марина» был расчетный счет винно-водочного завода, на который из Ульяновска шел спирт. Причем как бы случайно получилось так, что перевод денег в Москву Буланов тоже задерживал.

— Спирт уже пошел, — доказывал Горчаков по телефону. — Ждите днями.

— Так и наш перевод пошел, — убеждал Буланов. — Ждите днями.

— Нет перевода!

— Гримасы связи.

Горчаков шлет Буланову документ об отправке спирта, а Буланов Горчакову — копию платежки. Началась война нервов.

Тут вдруг Герману докладывает брат Петр, в миру Антон, прямо из монастыря в Борке, так сказать, с места событий:

— К Буланову приехал депутат Государственной думы Орехов. Угрожает.

«Настоящие тараканьи бега начались», — подумал Герман и поехал во Ржев.

Евгения как включила телевизор после его отъезда, так больше его и не выключала.

Через два дня пошел репортаж о трагической гибели депутата Государственной думы Орехова. Он погиб от шальной пули местных бандитов, промышлявших оружием времен войны из ржевских лесов. Но в отличие от миллионов телезрителей Евгения в это не верила, потому что название банка «Марина» говорило ей о многом.

Проходит еще три дня, и на даче появляется Ежик: радостный, довольный — то ли оттого, что Орехова убрал, то ли оттого, что Лентяя увидел. Треплет пса за холку и улыбается.

А вечером вдруг пропадает, возвращается под утро. На следующий день уголовная хроника: убит председатель правления Банка развития столицы Горчаков.

Евгения решила, что телевизор выключать нельзя даже на ночь. С последним выпуском новостей ложилась, с первым вставала. Когда выходила в сад, увеличивала громкость, чтобы чего-нибудь не пропустить. На сообщение об убийстве главного бухгалтера Банка развития столицы выскочила из ванной в мыльной пене. Лентяй испугался и тяфкнул.

Еще через несколько дней Герман дарит ей вечернее платье. Евгения открыла коробку и вынула оттуда черный струящийся шелк от Кензо. Платье было до пола, спина открыта. Очень элегантное платье. К нему прилагалось и меховое манто из норки. Евгения гладила мех и вертелась перед зеркалом, заглядывая себе за спину.

Герман осмотрел свою даму и остался доволен.

— Тренировки пока отменяются, я приглашаю вас завтра в ресторан. Почистите перышки, приведите себя в порядок — вы должны быть неотразимы. Едем в «Метрополь».

Евгения не спросила: зачем? — хотя как женщина умирала от любопытства. Просто так в ресторан он не ходит. После этого что-то должно случиться.

Осенним вечером, ежась от холодного ветра, Евгения шла по саду в длинном платье, в накинутом на плечи меховом манто, одной рукой приподняв подол, а другой держась за Германа, который был в смокинге и при бабочке — строен, высок, в лаковых туфлях, но по колена в жухлой крапиве. Евгения искоса на него поглядывала и думала, что определяющим в его облике является не приятность черт, не мужская красота, а порода. Явно за ним стоят несколько поколений родовитых предков. И в смокинге эта порода настолько бросалась в глаза, что Евгения притихла.

Впервые ее посетили мысли, что в Москве у него может быть семья: жена, дети. Наверное, он иногда с ними видится, когда бывает здесь. Евгения представила себе, как раздается звонок в дверь, женщина смотрит в глазок, ахает, дверь открывается, на пороге стоит Ежик. Жена бросается ему на шею.

Евгения опустила глаза на Лентяя, который провожал их, и подумала: он-то точно знает, есть ли у него жена или нет, он бы ее унюхал…

А если жена вообще не в курсе, что он бывает здесь? Если ей знать это не положено? Как тогда? Евгения вдруг улыбнулась и прыснула. Герман повернул голову и всмотрелся в ее лицо: о чем она мечтает?