Читать книгу "Ричард Длинные Руки - сеньор - Гай Юлий Орловский"

А вот это правило у нас давно нарушают, мелькнула мысль. Первым, если не ошибаюсь, кто повесил звезду Героя Советского Союза на иностранца, был Хрущев, наградивший ею Фиделя, а потом пошло-поехало, наши награды сразу обесценились и превратились в простые железки, мишени для насмешек.

– «Да сохраняют под своим знаменем порядок и дисциплину между войсками, начальству их вверенными; да не допускают разорения жатв и виноградников; да наказуется ими строго воин, который убьет курицу вдовы или собаку пастуха, который нанесет малейший вред кому бы то ни было на земле союзников. Да блюдут честно свое слово и обещание, данное победителю; взятые в плен в честном бою, да выплачивают верно условленный выкуп, или да возвращаются по обещанию, в означенные день и час, в тюрьму, иначе будут объявлены бесчестными и вероломными. По возвращении ко двору государей да отдадут верный отчет о своих похождениях, даже и тогда, когда этот отчет не послужит им в пользу, королю и начальникам под опасением исключения из рыцарства».

Я умолк, а Ульман вздохнул и сказал с великим почтением:

– Великие слова! Свидетельствую, хоть вы в этом и не нуждаетесь, что Гунтер… сэр Гунтер всегда следовал этим правилам, даже не будучи рыцарем.

Они ликовали, просто обезумели от счастья, а я, моложе Гунтера вполовину, смотрел с отеческой улыбкой, а сам цинично думал, что вот так, когда правители хотели удвоить силы своих войск, просто возводили достойных воинов в рыцари. И тут же, спеша заслужить звание, осчастливленные бросались на вражеские ряды или на приступ несокрушимой крепости, выбивали ворота под градом падающих сверху камней и врывались в замки, водружали знамена на высоких башнях, а потом падали и умирали от тяжелых ран.

Эти рыцари, в отличие от посвященных после долгих и торжественных церемоний при дворцах королей или принцев, назывались рыцарями схватки, рыцарями сражений, рыцарями подвига в отличие от рыцарей выслуги. Уважением они пользовались большим, хотя позже их начали ограничивать в доступе на рыцарские турниры, в светское общество, на что, правда, были свои причины, достаточно уважительные…

Гунтера обнимали, хлопали по плечам, снова обнимали, а я сказал громко:

– Гунтер, не падай в обморок, дальше будет пир в твою честь. Но это еще не все. Ульман и ты, как тебя?

Стражник, на которого я посмотрел монаршим взором, вытянулся, рявкнул:

– Тюрингем, ваша милость!

– Я тебя давно приметил, – сказал я, – сегодня ты дрался бок о бок с Гунтером, был ранен, но не покинул поля боя. Ульман и ты, Тюрингем, из простых воинов переводитесь в оруженосцы. И оба отныне приданы сэру Гунтеру в помощь.

Их глаза засияли счастьем, неописуемым восторгом, а я подумал, что в мое время это выродилось во всякого рода похвальные грамоты и почетные дипломы. Ничего не стоит, клочок хорошей бумаги с напечатанным текстом, а как человек радуется, вешает в рамочке на стену! Так и эти двое, довольны званием, хотя оно даст лишь больше нагрузки, им придется полировать доспехи и оружие Гунтера, одевать на него железо и снимать после боя, присматривать за его вещами, в бою идти с ним бок о бок, постоянно помогать рыцарю, выносить его с поля боя, если ранен, менять ему коней, обрабатывать раны, вообще служить всегда и везде мальчиками на побегушках, а ночью спать у двери своего господина, охраняя его покой и сон.

Зигфрид сердечно обнял Гунтера, что-то сказал на ухо, снова обнял, Гунтер стоял красный, как засмущавшаяся девица.

Я подозвал Вернигору.

– Поройся в этой груде. Если что-то подойдет тебе, бери и одевай. Если нет, что скорее всего, я скажу кузнецу, чтобы перековал кое-что для тебя, подогнал к твоей фигуре. Ты в хороших доспехах будешь смотреться намного лучше, чем в этих тряпках. Но…

Я остановился, молчание было многозначительным, он спросил голосом потерянного в лесу ребенка:

– Но что, ваша милость?

– Если, конечно, ты останешься на службе. Я не хочу, чтобы хорошие доспехи ушли из замка.

Он упал на колени, ухватил мою руку и поднес к губам.

– Да я весь душой и телом ваш! Я уже забыл, где вообще мой край… И вспоминать о нем не хочу!

Челядины поспешно расцепляли доспехи, складывали в кучку. Стражники помогали, их руки тряслись от жадности, это им обещано это железо, которое могут носить только благородные, но пока никто не решался взять хотя бы поножи. Священник прочел молитву по трем погибшим, я велел выдать их жалованье семьям, а также оказать им материальную помощь, но только у одного отыскались родственники. Тут же рядом оказался священник, милосердие – дело церкви, я спорить не стал. Ладно, деньги на церковь, священник принял как должное, даже спасибо не сказал, скотина.

Женщины спешно таскали в большой зал на стол вино и еду, я объявил большой пир по случаю победы, а после пира будет раздача пряников, то бишь трофеев. Сорок прекрасно вооруженных воинов сложили головы при попытке захватить замок, почти все их доспехи и оружие уцелели – разве не праздник?

Я не мог успокоиться, пытался садиться, но меня просто подбрасывало, вставал и метался по двору, по замку, снова во двор, присматривался к огромной груде доспехов, отдельно сложили мечи, шестоперы, кинжалы, щиты.

Женщины пугливо обходили трофеи, хотя священник их уже разминировал, бегом таскали из подвалов в зал окорока, ветчину, буженину, на кухне растопили все печи, там пеклось, жарилось, тушилось, ароматные запахи лезут в ноздри.

Среди бегающих слуг только одна двигалась, как будто плавала в воде, я остановил ее, это оказалась хорошенькая девушка, с милым личиком, простым и наивным, я ее сразу узнал, как-то подсмотрел нечаянно, когда переодевалась, и сейчас, кое-что вспомнив, перевел взгляд на ее стан, не осиная талия, что понятно, но и не толстушка, хорошенькая и полненькая…

– Леция, – сказал я, – с тобой что-то случилось? На тебе как будто всю ночь воду возили! Бледная, под глазами синие круги… Ты не болеешь? А чем от тебя так пахнет? Дьявол, разве же можно так напиваться? Ты где, в солдатском бараке провела всю ночь?

Зигфрид делал мне какие-то знаки. Я сперва не уловил, чего он добивается, от чего предостерегает, наконец отпустил ее властным движением руки, повернулся к нему.

– Сэр Ричард, – сказал он, – сегодня же первый день мая!

– Да, – согласился я с легким недоумением, – но мы далеко на юге, так что здесь уже жарко, как летом. А при чем тут май?

Он округлил глаза, спросил страшным шепотом:

– Милорд не знает о Вальпургиевой ночи?

Я открыл и закрыл рот. Конечно, я слышал, видел, что-то читал, в уши одно время лезли отрывки из оперы «Вальпургиева ночь», видел картины старых и современных художников, пил пиво с этим названием, пользовался кетчупом «Вальпургиева ночь», так что из всей этой мешанины могу сказать, что отмечалась эта ночь с последнего дня апреля на первый мая, то есть как раз со вчера на сегодня. Все ведьмы слетаются на этот ежегодный праздник, там оттягиваются по полной, кайфуют, балдеют, ибо завтра утром снова на работу, снова строгая узда морали, молитвы, шаг вправо и шаг влево – попытка к бегству, а подпрыгнешь…