Читать книгу "Спокойный хаос - Сандро Веронези"

— О'кей, — говорит он. — Поступай, как знаешь.

А что, можешь поспорить. Ты можешь сколько угодно и головой качать, и хмуриться, спесиво кривляться и паясничать, но только твою улыбочку у тебя с лица я все-таки стер.

— Увидимся.

— Пока.

Молодец. Подай мне свою ручку и валяй отсюда, так будет лучше. Возвращайся в офис, прогуляйся, пройдись пешочком. Что тебе эти шесть километров? Если хочешь, можешь даже меня уволить. Ты только что назвал меня гением, и уволь меня, умница. Ведь твоя долбаная мегагруппа кишмя кишит гениями. В понедельник подпишешь бумаги, и акула разорвет тебя в клочки: все так и кончится. И завяжи шнурок на туфле.

Ушел. И с ним ушло все гнилое, что было у меня внутри, я знаю, что оно было, всегда было, и всегда я это знал, и теперь все ушло вместе с ним, мгновение назад. Я не воспользовался предоставленной мне возможностью, не мне скакать рядом с властелинами мира сего, но сегодня я смастерил себе феноменальное воспоминание. Что-то поистине великое, настолько великое, что я не смогу никому довериться. Долгие годы я буду вспоминать этот эпизод — снежные сугробы вдоль тротуара, сырость, пар изо рта. А однажды, если мне удастся стать хорошим человеком, я об этом забуду.

38

Снова идет снег. Город парализован, мы примостились в конце длинного хвоста машин. Усталая, разгоряченная, Клаудия сидит рядом со мной. Все на ней промокло насквозь. После уроков она играла в снежки со своими одноклассниками — мальчики против девочек. Я ей разрешил, хотя завтра и послезавтра у нее соревнования по художественной гимнастике, и не дай бог, она ушибется, и я даже не стал возражать против того, чтобы она села в машину вся мокрая — ну и пусть испортится кожаная обивка сидений. Похоже, что она переживает это событие, как волшебный момент в своей жизни, для нее это как возвращение в раннее детство: делать все импульсивно, не пускаясь в размышления, испытывать радость, удовольствие, словом — переживать массу приятных эмоций, не омраченных мыслью о том, а что же будет дальше; было бы настоящим преступлением с моей стороны испортить ей такой праздник души. Став взрослой, она когда-нибудь вспомнит этот день, хотя мне еще очень трудно представить ее взрослой: «Тогда я училась в начальной школе, в тот день шел снег, после уроков мы устроили бой в снежки с мальчишками из нашего класса». И, кроме всего прочего, мне подумалось, что вернуть ее в реальность сейчас, когда она упивается настоящим — сейчас заставить ее думать о завтрашних соревнованиях, о риске простудиться, или беспокоиться об обивке сидений в моей машине — было бы равносильно напоминанию о том, что ее мать умерла. Я ей разрешил наиграться от души, я разрешаю ей все: она у меня живет внутри воздушного шара, моя девочка, и я делаю все, что в моих силах, для того, чтобы он не лопнул. Это единственное, что я еще могу для нее сделать. Я должен постараться стать таким же безмятежным, как она. Например, мне не следует думать о пережитом сумасшедшем дне, меня не должна мучить мысль, что, по всей вероятности, я потерял работу именно в тот день, когда мог бы стать…, стоп, я же не должен об этом думать. Мне нужно синхронизироваться с частотой ее тяжелого дыхания, с ее усталостью без прошлого и будущего. Мне нужно постараться самому побыть в воздушном шаре. Снег. Гормоны. Эмоции. Молчание. Но это молчание, сам не знаю почему, для меня невыносимо. Я должен что-нибудь сказать.

— Здорово же вы им задали, — говорю я.

— Да. А ты видел, что сделал этот дурак Мирко?

Мне не следует делать ей замечание по поводу нехорошего слова, ей обычно за это выговаривала Лара.

— Это тот, что насыпал снег за шиворот Бенедетте?

— Да. Она даже заплакала, убогая.

Убогая… Вот об этом, пожалуй, стоит поговорить.

— Убогая? И где ты слышала это слово?

— А что? Это вульгарно?

— Да нет, наоборот, это редкое слово, если, конечно, его не сицилианец говорит.

— Так Роксанна все время говорит, — она оборачивается ко мне и улыбается. — Эй, и правда, ведь она же из Сицилии!

Внимание: ведь это та Роксанна, что живет в интернате. Она не сирота, но оба ее родителя находятся в коммуне, где проходят реабилитацию наркоманы. Значит, эту тему надо закрыть. Да и фамилия Лары — Сичилиано. Сейчас же нужно поменять тему разговора.

— А по-римски в этом случае говорят «бедняжка», — объясняю я.

— Бедняжка?

— Да. Бедная, бедняжка.

— А на миланском диалекте как это будет?

— По-милански? Не знаю: может быть, бедолага.

Она смотрит на меня и размышляет.

— Что-то вроде бедная звездочка?

Сегодня просто сумасшедший день получается. Бедная звездочка, бедняжка: это она о себе…

— Не знаю. Я не очень-то в ладах с миланским диалектом. Я ж с Рыму-у-у!

Я повышаю голос, нажимаю на клаксон, высовываю руку из окна, растопыриваю пальцы, показывая рога, — в этой дорожной пробке я сразу становлюсь похож на одного из многих неврастеников, потерявших терпение, а по правде говоря, меня вовсе не волнует, что мы все еще торчим в хвосте: весь этот спектакль только чтобы рассмешить Клаудию. И Клаудия смеется.

— Знаешь что, — говорю я ей, — после соревнований, в понедельник, махнем в Геную в океанариум, ведь у нас с тобой целая куча выходных.

Клаудия перестала смеяться, нахмурилась.

— А как же дядя? Разве он не обещал остаться с нами до вторника?

Дерьмо.

— Дядя не приедет, звездочка.

— Но ведь он же обещал приехать сегодня и оставаться на все выходные и праздник Святого Амброзия.

— Да, но он не может, ему надо быть в Лондоне.

— Зачем это еще?

— Наверное, ему нужно туда поехать, чтобы успокоить какую-нибудь капризную диву. Элизабет Херли. Бритни Спирс. Ты же знаешь, какие они чувствительные…

— А что ты имеешь в виду? Допустим, он туда поедет, и что он там будет делать, чтобы утешить их?

— Да я же сказал просто так, звездочка, я у него не спрашивал, что он там будет делать. Может быть, он будет присутствовать на церемонии вручения чего-нибудь кому-нибудь. Или ему нужно вручить чек, чтобы спасти жизнь двумстам собакам. Или ему самому должны вручать премию…

Она разочарована, даже очень разочарована. Но я не мог ей не сказать.

— Конечно, он едет туда по очень ответственному делу, звездочка. Твой дядя — фигура общественная. Должен же он хоть как-то платить за свой успех.

У нас за спиной начинает завывать сирена скорой помощи. Я в недоумении: как же она проедет, если движение на этой полосе дороги полностью парализовано.

— Тем не менее, — продолжаю я, — он мне поклялся, что на Рождество мы все вместе поедем в горы, даже если начнется светопреставление. В Сан-Морис.